— Дядька... Дедушка... Папаня... Шурин.
— Ступай, — бросил его в дверь Вестун.
Хлебник побежал в склад.
— Ли-ур-ли-бе-бе-бе-бя-бя-бя, — неподражаемо, до самых низких звуков опускаясь, проблеяла ему вдогон дуда. Словно огромный глупый баран давал Богу содухи.
...Немного погодя друзья спустились ниже Коложской церкви к Неману. Широкий, стремительно-прекрасный, прозрачный, он летел, как стрела. Лучи солнца играли на течении, на куполах Коложи, на свинцовых, позолоченных рамах в её окнах, на оливково-зелёных, коричневых, радужных крестах из майолики, на кровлях и крестах Борисоглебского монастыря. На недалёкой деревянной звоннице «Елене», построенной на средства жены бывшего великого князя, блестели пожертвованные ею колокола. Много. Десятка два.
Несколько молодых мнихов-живописцев из монастырской школы сидели на солнышке, копошились с красками в деревянных ложечках, в половинках яичных скорлупок, в чашечках, размером в напёрсток. Рисовали что-то на досках, тюкали чеканчиками по золоту и серебру.
— Тоже рады теплоте, — сказал изнеженно дударь. — Божьему солнышку.
— А они что, не люди? — улыбнулся Клеоник.
— Так вы ведь друг дружку не считаете людьми, — буркнул Турай.
Кузнец покосился на него.
— Они — люди, — промолвил резчик. — И страшно способные люди. У меня с ними больше братства, чем хотя бы с тем... капелланом Босяцким. Неприятно мне, когда смотрю я в его глаза. Он что-то такое тайное, страшное.
— Брось, — высказался Марко. — Что он, от веры может нас отвести? Мы вас не трогаем, а вы нас не трогаете.
— Мы не трогаем. Они могут затронуть.
— Они? — улыбнулся Марко. — Слабые? Сколько их на Городню?
— А «Анну» они, слабые, уже отняли у вас. И писарь Богуш, с согласия короля, в их пользу бывшим Спасоиконопреображением поступился.
— Так он ведь тебе лучше...
— Мне он не лучше. Мне будет худо, если святое наше равновесие они нарушат. Если ты за рёбра повиснешь, а я, католик, за компанию с тобой. Как друг. Слыхал, глашатаи сегодня что кричали? Мышей судят. Якобы попытка. А доказательная инквизиция гулять пошла. Молодой Бекеш был в Италии, в Риме. Ужас там творится.
— И наши не лучше, — возразил Турай.
— Правильно. Но «наши» далеко, — продолжил Вестун. — А эти ближе и ближе. Так что там говорил Бекеш?
— А то. Страшные грядут времена. Церковь мою словно охватил злой дух. Монахи и попы гулящие и хищные. Тысячами жгут людей. Тёмное грядёт, хлопцы.
— Э-э, — успокоил Зенон. — Напрасно в набат бьёшь. Тут у нас свой закон. Никого особенно за веру не трогают. Ну, поступился Богуш «Спасом». А почему забываешь, что он православный, что он этому вот монастырю Чищевляны подарил, что даже великая княгиня ему, монастырю, колокольню построила и сад пожаловала. Что соседнее с нами Понемунье ему король подарил.
