Корнила взял у ларника свиток, пошел в угол, начал запихивать приговор в мышиную нору. И вдруг свиток, словно сам собою, поехал в подполье, а ещё через минуту оттуда долетел радостный, сатанинский визг.
— То-то же, — поучал сотник. — С сильным не судись.
Исполин Пархвер прислушался:
— Они, по-моему, его едят. У меня слух тонкий.
— Их дело, — буркнул сотник.
В подполье началась радостная возня.
— Видите? — отозвался мрачный Комар. — И они пришли. И этим интересно.
Кардинал встал.
— Думаю, не должны мы забывать о пощаде, о человечности, а в данном случае — об анимализме. Надо дать две недели спокойствия матерям с маленькими мышатами... Нельзя ведь это, чтобы в двадцать четыре часа...
— Разум хорошо, а глупость — это плохо, — как всегда, ни к селу ни к городу ляпнул Жаба.
— И месяц срока для беременных мышей, — подбросил Босяцкий.
Ларник слушал, что ему говорят и шепчут, черкнул что-то пером. Потом встал и огласил:
— В противном же случае — анафема!
Друзья стояли у двери хлебника. Он шарил глазами по соседям-лавочникам, но те, очевидно, не хотели связываться со здоровенными, как буйволы, ремесленниками.
— Так что, — спросил Вус, — перстня моего не считаешь?
— Почему? — спрятал глаза хлебник. — Ну, ошибся. Ну, ошибка. Насыплю ему ещё узелок.
— И тот насыпь, — мрачно предложил «грач» Турай.
— Это почему? — взвился хлебник.
— А потому, — объяснил, смеясь, Марко. — Чьё дело голубей вскармливать? Жмёшься, скупердяй? Из-под себя съел бы?!
— Ты уж замолчи, щенок, — зашипел было на него хлебник.
— А я вот тебе дам «узелок», — заступился за друга Клеоник.
— Ты чего лезешь?! Ты?! Католик! Брат по вере!
— Брат я тебе на нашем кладбище буду: ты у часовни, я — с краешка, даром что я богов делал, а ты их грабил.
— Богохульник! — кипел хлебник.
— Замолчи, говорю, — улыбался Клеоник. — А то я с тебя лишнее дерево сниму либо совсем сделаю из тебя Яна Непомуцкого.
— А вот тебе и торба для этого. — Кирик бросил к ногам хлебника мешок.
— Это ещё зачем? — покраснел тот.
— Он дал тебе десятую часть талера. Это больше половины вот этого мешка.
Зенону было хоть сквозь землю провались. Сам не сумел, увалень, так вот друзья за него распинаются.
— Нет, — едва выдавил хлебник.
— Стало быть, не дашь ржи?
— Рожу, что ли?
— Та-ак, — подозрительно спокойно произнёс Кирик. — Духи святые всё поклевали, мыши подсудимые.
И он неожиданно взял хлебника за грудь.
— Пьянчуга, мочиморда, грабитель, ты у меня сейчас воду Немана будешь пить до страшного суда.
