— Ну, мой.
— Не знаешь закона? Между друзей круговая порука. Вус мне дважды по столько должен. Ступай... И если хочешь, чтобы весь город тебя по языкам трепал, чтобы все в тебя пальцами тыкали и говорили: «Вот, кипать, мужик ненасытный, друга, слышали, как жалеет, как выручить не согласился?..», если хочешь притчей и надругательством всеобщим быть — тогда приходи через неделю за другой половиной.
Зенон стоял бледный. Он знал: его только что бесстыдно обманули. И что теперь давать детям? Но он знал и то, что ни через неделю, и никогда не придёт за остальным зерном. Обычай есть обычай. Никто не поможет, все будут показывать пальцами на человека, который не заплатил долг за ближайшего друга, не помог ему.
Окрутил, сволочь-хлебник.
Загребая поршнями пыль, Зенон двинулся от лавок. Что ж теперь делать? Что будут кушать дети?
Рука его держала котомку, совсем не чувствуя её, словно ватными пальцами. Всё больше разгибались они — он не замечал, смотрел незрячими глазами перед собой.
Узелок выскользнул в пыль и, не завязанный, а просто собранный, раскрылся. Рожь посыпалась в пыль. Мужик хотел согнуться и подобрать хоть то, что лежало кучкою, но в этот момент с крыш, с кровель, с колоколен костёла бернардинцев, отовсюду, со свистом разрезая воздух, падая прямо грудями, ринулись на него сотенные стаи голубей.
Пищи им последние месяцы не хватало. Ошалевшие от голода, забыв о всяком самосохранении, они бились перед Зеноном в пыли, клевали землю и друг друга, сплошным комом шевелились перед ним.
— Провозвестники Божьего мира, — понимая, что всё пропало, вымолвил мужик. Не давать же пинка, топтать было святую птицу. Зенон махнул рукою.
— Разиня, — захохотал возле лавки рыбник. — Руки в...
Зенон не услышал. Он долго шёл бесцельно, а потом подумал, что уж всё равно, что надо, от нечего делать, хоть бы найти Вестуна, поговорить немного, оттянуть невыносимое возвращение домой.
И он пошел в ту сторону, где исчезли дударь и Вестун. Не дошёл. Навстречу ему шли ещё знакомые. Один, широкий в кости, до синевы чёрный и изрядно-таки седой, староватый горожанин тащил, словно связку аира, охапку откованных мечных полос. Второй, молодой и очень похожий на староватого, такой же сухой лицом, красивый, прямоносый, с хорошо вырезанным улыбчивым ртом, волочил инструмент. Это были мечник Гиав Турай и его сын, Марко.
— Здорово, Зенон, — поприветствовал Марко.
— Добрый день, — поздоровался Гиав.
— Здорово.
