И мужики те пустили его идти своей дорогой, а сами пошли к капеллану. И школяр пошёл.
Хлор Мамонтович, шляхтич, потом говорил мне, что это он первым обо всём догадался. Ибо, возвращаясь из города в поместье и встретив этого одного по дороге в своём плаще, даже ужаснулся, посчитав его Христом. Якобы вдруг и на минуту догадался — даже ноги к земле прикипели и небо показалось с литовский тулуп. Но тут удивляться не надо. Утром, издалека, на грязной дороге — чего не представится. Да и Хлор, конечно, как всегда, был в подпитии. Все знают, почему он так рано из города ходит.
...А потом видели его уже с двумя другими людьми... А потом видели шесть человек... Десять... потом было их тринадцать, и за ними тянулся крытый холстиной фургон».
СЛОВО ДВУХ СВИДЕТЕЛЕЙ
«Так считали люди. Но мы ничего такого не замечали, если оно и было. Иначе почему бы Он был сначала такой, как мы, почему никуда не впутывался и не лез, почему не помог людям?
Напутал тут бессовестно в единственной своей записи о нем, о слухах, которые ходили о начале его, Андроник Логофил. И ничего больше не сказал, полагаясь на других. О главном не сказал.
А было не так. Было вот как. Слушайте, люди».
Глава II
ГОЛОД, И ПОВЕТРИЕ, И МОР
В те дни, когда управляли судьи, случился голод на земле.
Книга Руфь, 1:1
Земля была чёрной.
Вся в сетке трещин, в глубоких расщелинах, сухая, как ладонь земледельца и как порох. Редко, иногда в половине сажени друг от друга, шевелились на ней чахлые ростки ржи.
Ветер порой вздыхал среди зноя, но нёс лишь ещё большую жару, будто из натопленной печки. И тогда по полю бродили карликовые смерчи. Они несли пыль, но такую чёрную, что, казалось, — пепел.
И такой же пепел вился из-под копыт охотничьей кавалькады, мчавшейся по полю, а потом по дороге, к недалёкому селу.
Люди ехали отчасти на чёрных либо мышастых злых мулах, и по этому можно было догадаться, что едут люди духовного звания. Но, если бы не пурпурная кардинальская мантия одного, если бы не епископский плащ второго, если бы не серая доминиканская и не лиловая православная рясы двух других, любой наблюдатель мог бы взять это под сомнение.
Из-под ряс выглядывали кольчужные воротники, под плащами были золочёные латы с солнцем на груди. (В солнце превратилась голова Медузы Горгоны, которую любили чеканить на своих латах язычники; превратилась потому, что, конечно, не к лицу было христианам носить на груди языческий знак. И вот вместо лица Медузы грозился с лат яростный солнечный диск, а вместо змей волнисто разбегались лучи.)
