– Сними, – велела Кхин девочке. – Сейчас не время для таких нарядов. – И смущенно пожала плечами, сочувственно поглядев на жену хозяина, как будто была заодно с ней, а не с собственной дочерью.
Возможно ли, позже задавалась вопросом Кхин, что она забрала детей не только потому, что ее подтолкнула к этому ревность другой женщины, но еще ревность, закопошившаяся внутри нее самой?
В Билине они постепенно обустроились в доме, ставшем почти их собственным, работницы-швеи источали дружелюбие, а вскоре опять объявился Линтон – ну вылитый старый друг семьи, вглядывающийся в них добрыми улыбающимися глазами.
Линтон – всегда загадочный, страстный, склонный то к вспышкам бурного веселья, то к угрюмому безразличию… В следующие месяцы он немало времени провел в постели Кхин. Правда, мог запросто на несколько недель пропасть – на передовой, но когда был с ними, то, казалось, к войне он не имеет никакого отношения. Кхин с ним, похоже, нашла жизнь столь же умиротворенную, что была у нее раньше. Каждое утро Луиза, Джонни и Грейс весело убегали в школу, шлепая сандалиями из обрезков старых автомобильных покрышек, Хта Хта присматривала за Молли, а Кхин работала в своем ателье или в сигарной мастерской, которую организовала, сняв соседний дом, где работники смачивали сухие пальмовые листья и скручивали их в слабенькие сигары. Послеобеденное время Кхин посвящала госпиталю, где продолжала помогать, не оставила она и поиски Бенни – в перерывах между работой писала бесконечные письма, наводя справки о муже. Около пяти, если все шло хорошо, появлялся Линтон – с сигаретой в зубах и бутылкой чего-нибудь в руке, с карманами, полными конфет, или стеклянных шариков, или бутылочных пробок для малышей; те, кроме Луизы, конечно, выскакивали ему навстречу с радостным визгом, а он притворялся, будто не понимает, чего они от него хотят.
Дети редко упоминали отца – из уважения к нему, считала Кхин, но еще и чтобы его имя не разрушило эту новую жизнь, по этой же причине они не обсуждали, что делает Линтон в их доме. Им так отчаянно хотелось радости, смеха, передышки, беззаботности, а улыбаться гораздо легче, если отогнать неприятные мысли. Про войну и про то, что это сиюминутное счастье стало возможным именно из-за войны, дети тоже не говорили. Разумеется, они видели солдат на улицах, слышали обрывки разговоров Линтона и его приятелей, осознавали ужасы войны в каждой ране, которую бинтовала Кхин в госпитале, куда она иногда брала детей, повторяя: «Мы не должны делать вид, будто страдания не существует». Но эти напоминания о горестях так же напоминали о необходимости радоваться всему чему возможно и пока возможно.
