Бенни уже собирался сбежать, когда у бара неожиданно появился мужчина в полуяпонской военной форме – правая рука Аун Сана. Он привалился к стойке в нескольких футах от Бенни, прорычал заказ, раззявив пасть, будто нарочно демонстрируя во всей красе полный рот кривых зубов и неприятно чувственные губы. Бенни никогда прежде не встречался с этим человеком (и его поза предполагала, что потребуется гораздо большее, чем обычный обмен любезностями, чтобы заставить обратить внимание на того, до кого ему нет дела), но он знал, что этот генерал бросил университет, потом вступил вместе с Аун Саном в ассоциацию «Бирма для бирманцев», а позже стал одним из «Тридцати товарищей», проходивших военное обучение в Японии. Как и его дружки, генерал назвал себя такин, что значит по-бирмански «господин» (идея состояла в том, что именно этнические бирманцы, а не англичане являются настоящими господами в своей стране), и выбрал псевдоним, в его случае – Не Вин, то есть Сияющее Солнце. Впрочем, единственное, что в нем сияло хоть как-то, – это его лоснящиеся брови.
Без какого-либо намека на благодарность Не Вин взял стакан у бармена, повернулся и принялся разглядывать толпу. Он напоминал школьного хулигана, который ни в коем случае не желает быть замеченным в проявлении любезности по отношению к слабым или подхалимам. «Одна кровь, один голос, один вождь» – вот лозунг, который он и его друзья-бандиты скандируют с трибун (сколько раз с момента завершения войны Бенни слышал этот лозунг по радио?), и не было никаких сомнений, что они намерены насаждать в Бирме только свои ценности, свою культуру, свой язык, заполонить страну своими солдатами. Эти солдаты, если верить их пропагандистам, «освободили» Бирму от захватчиков, от «агрессоров», которым они призывали сопротивляться, подбивая бирманцев на забастовки и беспорядки, постепенно превращая страну в сумасшедший дом.
– Как идут переговоры? – услышал Бенни свой голос, говорящий по-бирмански с английскими интонациями. Он имел в виду переговоры с британскими агрессорами, разумеется. Переговоры о независимости. Но непонятно, расслышал ли его Не Вин.
Лишь через несколько секунд генерал недовольно обернулся к нему. А затем странная улыбка тронула чувственные губы.
– Вы еврей, – изрек он, ввергнув Бенни в такое замешательство, что тот не смог сразу подыскать достойный ответ.
За всю его жизнь в Бирме никто никогда не разговаривал с Бенни так. Быть евреем здесь вовсе не означает – или не означало – быть презираемым, в отличие от того, чтобы быть индийцем, как это ни прискорбно.
