— Хорошо, — повторил офицер. — Через два часа вы будете расстреляны.
Франсуаза даже не вскрикнула. Она сложила руки и подняла их в немом отчаянии. Офицер заметил это движение. Двое солдат увели Доминика в соседнюю комнату, где им было приказано стеречь его. У девушки подкосились ноги, она опустилась на стул; она не могла плакать, она задыхалась. А офицер все смотрел на нее и в конце концов обратился к ней.
— Этот парень — ваш брат? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой. Офицер стоял все так же невозмутимо, не улыбаясь. Потом, помолчав, спросил:
— Он давно тут живет?
Девушка, опять-таки кивком, отвечала: «да».
— Значит, он должен прекрасно знать соседние леса? На этот раз она заговорила.
— Да, сударь, — промолвила она, смотря на него с некоторым удивлением.
Пруссак ничего не добавил, а повернулся на каблуках и потребовал, чтобы к нему привели сельского мэра. Франсуаза встала, и легкий румянец покрыл ее лицо: ей показалось, что она поняла смысл этих расспросов, и надежда вернулась к ней. Она сама побежала за отцом.
Как только прекратилась перестрелка, дядюшка Мерлье проворно спустился на деревянную галлерейку, чтобы осмотреть колесо. Он обожал дочь, он питал крепкую дружбу к Доминику, своему будущему зятю, но и мельничное колесо занимало немалое место в его сердце. Раз ребятишки, как он их называл, вышли из перепалки целы и невредимы, он подумал о другой своей привязанности, а эта-то пострадала значительно. И, склонясь над большим деревянным остовом колеса, он с озабоченным видом изучал его раны. Пять лопастей были раскрошены в щепки, основная часть была изрешечена пулями. Мельник совал пальцы в пробитые отверстия, чтобы измерить их глубину; он обдумывал, каким образом можно будет поправить эти повреждения. Он уже заделывал пробоины обломками и мхом, когда за ним пришла Франсуаза.
— Отец, — сказала она, — они вас требуют.
И она расплакалась, передавая ему все, что только что услышала. Дядюшка Мерлье покачал головой. Так людей не расстреливают. Надо разобраться. И он вернулся на мельницу с обычным молчаливым и спокойным видом. Когда офицер потребовал у него провианта для солдат, он ответил, что рокрёзские жители к грубому обращению не привыкли и что от них ничего не добиться насилием. Он взялся все устроить, но при условии, что будет действовать один. Сначала офицера, казалось, рассердил этот спокойный тон; потом он уступил, поддавшись кратким и точным доводам старика. Он даже окликнул его, чтобы спросить:
