Что-то мне стало душно и грустно от этого рассказа почти до слез. И стыдно за то, что торговался, сбив цену с восьмидесяти баксов аж до шестидесятити. Я попросил остановиться, вышел и закурил, потому как он был решительно некурящим, мой таксопер. Оглянулся окрест, увидел умытый дождем дорожный знак с названием населенного пункта — ВЕЛИКАЯ ДАЙНАВА — и душа моя уязвлена стала. Грустно жить на свете, господа, когда у молодых девчонок растут шишки на шее.
В общем, сбил мне водила своим рассказом какую-то внутреннюю резьбу. И в минском аэропорту я полаялся с тем, с кем лаяться не положено, — с сотрудником визовой службы. Для начала этот заспанный недотепа в мятом костюмчике объяснил мне, что “здесь вам тут не проходной двор, а суверенная держава”. Вот и отправляйте домой, соглашался я, какого хера заставляете меня шляться по вашей суверенной державе. Ехал бы через Латвию, возражает помятый. — “То есть зарабатывать на транзите вы не желаете, — резюмирую я. — Это ваше личное мнение или позиция государства?” — Тут лицо заморгало, пытаясь оценить степень угрозы, но оценить не смогло и взяло тайм-аут, то есть просто-напросто опустило жалюзи в своем служебном окошке. Гениально. Сейчас оно проспится, а проситель за это время немножечко поумнеет. Я плюнул, вернулся к таксисту, и мы поехали в Минск.
В конце концов, еханный бабай, кому это надо? Кому из нас надо в Литву? Лично мне нужен Минск. Это ему должно стараться, чтобы я ехал из аэропорта в город с крюком в четыреста километров через четыре погранпоста (если туда и обратно), чтобы опять меня потрошили в Каменном Логе, просматривали записные книжки и спрашивали, кому везу свой побитый ноутбук — это его интерес, не мой. А мой интерес был — минские архивы, дома, подворотни, речки Свислочь с Немигой, короче — здешний genius loci, то бишь гений места, если только он еще не мутировал окончательно. Вечное пространство транзита оборачивалось конечным пунктом маршрута. Я расплатился с таксистом, пожелал ему удачи и вышел в городе, откуда пошла наша фамилия — в привычном для себя статусе нелегала.
Улица называлась проспектом Скорины. Молоденькие официантки, ежась от сырости, расставляли столики под навесами. В ближайшей обменке я поменял сто долларов на двести четырнадцать тысяч белорусских рублей, потом сел за столик, заказал драники со сметаной (порция стоила четыре тысячи) и перевел время на час назад. В записной книжке обнаружилось с десяток минских телефонов и адресов — для начала достаточно. Драники хрустели на зубах как в детстве.
