— Тем, кому я доверяю, — человек семьдесят. На самом деле их, наверное, сто. Может, чуть больше.
Без комментариев.
Здесь даже бизнес, поругивая Лукашенко, кормится из его рук. Даже бизнес повязан.
Католические настоятели по большей части поляки, их застолбленность на Варшаве даже у белорусов-католиков вызывает легкую оторопь. Православные батюшки, по традиции, смотрят властям предержащим в рот, а те дарят им земли и строят храмы. Протестуют, опять-таки по традиции, одни протестанты. Их, между прочим, в Белоруссии два процента.
По-настоящему отторгает режим только юношество. Для молодежи Лука козел, и точка. “Этот козел даже чернобыльским детям запретил выезжать за границу, хотя за это башляли западники — нет, ты представляешь, какой козел?!” Это органичное и вполне объяснимое неприятие. Однако юность имеет свойство заканчиваться.
Однажды мне рассказали, что в Жодине объявили голодовку дети, выгнанные из гимназии за участие в “Чернобыльском шляхе” — ежегодной протестной акции, давно утратившей связь с чернобыльской трагедией. Там клеймят Лукашенко, как будто он лично конструировал четвертый блок, потом задирают омоновцев и получают сотрясения мозгов. Почему-то считается, что американских полицейских нельзя оскорблять действием, а белорусских можно. Это не так.
Голодовка детей меня поразила. Мне представился крестовый поход детей, направляемый из-за угла коварными взрослыми. Я понял, что эта штука будет посильнее атомной бомбы. Если что и способно смести режим Лукашенко за неделю, так это всеобщая белорусская голодовка детей. На следующий день я поехал в Жодино.
Голодающих оказалось четверо, вот только к жодинской гимназии никто из них отношения не имел. Одного молодого человека выгнали из молодечненского профтеха, другого — из минского пединститута, но не за участие в “Чернобыльском шляхе”, а за что-то другое. Двое других были местными и голодали в знак солидарности. Между тем из жодинской гимназии, насколько я понял, выгоняли двух девушек, причем обеих, испугавшись громкого международного скандала, восстановили еще до моего приезда. Понятно, что голодать им резона не было. Какое отношение жодинское районо имело к пострадавшим в Молодечно и Минске, я так и не понял.
Юноши были симпатичные, бледные, немножко растерянные. Пили теплую воду, лежали на левом боку — так вода дольше задерживается в желудке. Говорили, понятное дело, только по-белорусски. Листовки, призывающие жодинцев к акции солидарности, тоже были написаны по-белорусски. Я спросил, сколько в Жодине русских и белорусских школ. Ребята засмеялись. Белорусских школ в Жодине не было. Я сказал, что тем более надо писать листовки на двух языках. “А зачем?” — спросили ребята. Этого я тоже не понял.
