Дед раскурил потухшую цигарку, прокашлялся. Герман, заинтригованный рассказом, ждал.
— Ну вот, — старик затянулся, выпустил из ноздрей две густые струи дыма и продолжал: — Когда совсем тёмно стало — а в илью ночи черные! — мы, наша-то партия, спустились на берег и давай сарь-ярские лодки искать. По запаху. Ходим между лодок и нюхаем...
— Ловко!..
— А как же! Быстренько лодки нашли и на воду спустили. Все десять штук. А одиннадцатую свою.
— Свою-то зачем?
— Слушай!.. Связали мы эти лодки друг с дружкой и за озеро поплыли. Перегнали на Мюрк-немь — есть на той стороне этакой крутой мыс, — затянули на бережок и оставили, а сами на своей лодке обратно. Вернулись в деревню, будто ничего и не было. Я побежал свою Акулинушку искать, а остальные из нашей партии слушок пустили, будто парни из Шать-ярь сарь-ярские лодки в озере утопили.
— Ну вы и давали!.. — покачал головой Герман.
— Правда, внучек, правда! Чего уж было — то было... Сарь-ярские сразу на берег. Видят, вправду, нету лодок. Они в деревню да за колья, да на шать-ярских парней. А те и знать ничего не знают!.. Так мы, дураки, всем людям праздник спортили...
— Ну, а бабушка-то, она-то где была?
Дед опять заулыбался.
— А нигде. Дома сидела. Девки своим табуном хороводились. Прослышали, какой умысел у сарь-ярских парней, и упредили Акулинушку. Она скоренько домой с праздника-то. И заперлася. Не украдешь! Там я ее и нашел. По всей деревне шум да гам, а мы с Акулинушкой в темных сенях целуемся!.. Так вот и гуляли.
Герман, улыбаясь, смотрел то на деда, то на бабку, и оба они казались ему теперь такими понятными и близкими, будто он знал их давным-давно.
— А с лодками что?
— С лодками-то?.. А чего с лодками. До утра никто ничего не узнал. Тогда мы своей партией к сарь-ярским парням пошли. Ставьте, говорим, ведро вина, тогда скажем, где лодки. Те — куда деваться? — поставили. Выпили мы с ними это вино да сами же ихние лодки обратно и пригнали. Так все миром и кончилось. И той же осенью я Акулинушку сосватал... Шеисять годов с той поры прошло. Осенью шеисять будет...
Дед умолк и начал скручивать новую цигарку, а бабка вздохнула грустно и стала подавать завтрак...
20
С запада упруго и ровно дул свежий ветер. Белели волны, расстилалась, шелковисто поблескивая, прибрежная осока, ныряли над озером легкие длиннокрылые чайки.
Казалось бы, какое отношение мог иметь к Герману рассказ старика о своей молодости? Все когда-то гуляли, все любили, и мало ли что было здесь больше полувека назад! И тем не менее воспоминания деда разволновали Германа, что-то подсказали ему, что-то прояснили. Он убедился, что надо действовать.
