— А вот еще один случай был. Тоже в ильин день, — с особенным оживлением сказал старик. — Я еще холостовал. Ну, с бабкой-то твоей давно погуливал! Она ведь счас-то старая, а раньше была эдакая невеста!..
— Ой, будет тебе не дело-то говорить! — крикнула от печки бабка, но лицо ее при этом было не просто радостным — оно светилось счастьем и восторженным изумлением, наверно, она тоже вспомнила, какой была в молодости.
— А чего? — обиделся дед. — Я правду говорю. Самопервая невеста в Лахте была, не хуже маркеловской Катьки.
Герман улыбнулся и невольно взглянул на бабку, но представить ее такой, как Катя, у него не хватило воображения.
— И сватов к ей уже много ходило, — продолжал дед, — и батько ее, поди, отдал бы: хорошие женихи сватались! Да как отдашь, ежели она, Акулинушка-то, согласья не давала? А согласья потому не давала, что мы с ей за овинами, вон там, у Саргинской-то дороги, — старик махнул сухой рукой на окно, возле которого сидел Герман, — не одно уж летушко потихоньку целовалися!.. — и дед заулыбался, прищурив глаза и поглаживая бороду.
— Ой, дедко!.. Ты ведь про ильин день начал! — опять воскликнула бабка. Но и она тоже улыбалась, и Герман верил, что все это, конечно, так и было, и оттого, что сам непрестанно думал о Кате, его вдруг охватило странное волнение. Дед и бабка представились ему такими понятными, что он, кажется, уже видел их — молодыми, красивыми, целующимися за каким-то темным строением на окраине деревни близ Саргинской дороги. И дед был очень похож на него, на Германа, а бабка — длиннокосая, стройная, ясноглазая, и на ней было белое платье...
— Дак я про ильин день и рассказываю! Ты только не сбивай меня, — и опять повернулся к Герману. — Ну вот... Значит, на ильин день в тот год, как и всегда бывало, приплыли сарь-ярские парни. Это пятнадцать верст отсюда водой. Как счас помню, на десяти лодках приплыли. Ну, девки тоже, конечно, ихние были, и мужики, и бабы-молодки, дак те не в счет. Народ гуляет, все вино пьют, песни поют, пляшут... И кто-то слух пустил, будто сарь-ярские парни мою Акулинушку ладят с собой увезти, силой аль по сговору, а увезти.
— О господи! — вздохнула бабка. — Сколь раз тебе говорила: не было сговору!
— Ну, не было, знаю, что не было. А тогда-то не знал и поначалу совсем расстроился.
— Еще бы! — воскликнул Герман, на мгновение представив, что какие-то парни хотят тайком увезти Катю неведомо куда.
— Вот, вот! Расстроился я и растерялся. А сарь-ярских парней много было, поди, десятка три. Ну, наших, лахтинских, конечно, больше, что и говорить: деревня была — сотня с лишним дворов. Да ведь парни-то по партиям, и у каждой партии в эдакий праздник свои заботушки. А в нашей-то партии, с нашего-то конца деревни, всего человек десять, не боле. Думали мы, гадали, да и надумали. Подговорили ребятишек, как Колька маркеловский, чтобы они потихоньку все сарь-ярские лодки дегтем напятнали. Лодок-то на береге, поди, сотня дак чтобы потом не перепутать. Они, робятешка-то, и затяпали заячьей лапой, деготком, носы лодок.
