— Сетки с Петькой глядели? — спросила Акулина. — Митрий-то болеет дак...
— Глядели.
— Много ль рыбы попало?
— Полкорзины.
— Хорошо... Дак Петька не дал тебе рыбы-то?
— Давал, да я не взял.
— Почто так? Ведь ты пособлял ему. Надо было взять... — Она помолчала и, понизив голос, заговорщически продолжала: — Ты бы с Петькой-то поговорил да и наши-то сетки спустили бы. Дедко сетки-то починил!
— Не умею я... сетками.
— Дак Петька научит! Вместях и глядеть стали бы.
— Ты не сбивай его с толку! — сказал появившийся в дверях Василий Кирикович; он любил вот так, неслышно, входить в помещение и властно вторгаться в разговор. — И без того на побегушках у этого Петьки!
Герман метнул на отца раздраженный взгляд, но ответил спокойно:
— На побегушках я ни у кого не был и не буду.
— На словах. А на деле — наоборот. Самостоятельность трудно выработать, но потерять можно в два счета.
— Опять за свое, — Герман поморщился. — Неужели тебе больше не о чем говорить? Между прочим, у Петьки есть чему поучиться.
— Вот, вот. А ты бы так себя поставил, чтобы он у тебя учился.
— Интересно, — усмехнулся Герман, — что бы я мог передать ему из своего арсенала? Как хиппи по-новому танцуют шейк? Или как готовить и пить коктейли?.. Пойду лучше спать! — Герман выпил пол-литровую банку молока и вышел.
Акулина мало что уразумела из разговора сына с внуком, но в который раз уже почувствовала: не ладно у них дело! Набравшись духу, она с легкой укоризной молвила:
— Что же ты, Васенька, с парнем-то, как с неродным сыном?
Василий Кирикович резко обернулся к матери, спросил, ошеломленный:
— Ты с чего это взяла?
— Да как же? Вместях не ходите, разговору путного у вас нету...
Лицо Василия Кириковича покраснело.
— Ты еще Маркеловым это скажи!
— Почто Маркелам? Я тебе говорю... Парню головушку некуда приклонить, все один. Вот и тянет его к Петьке. А чего же? Петька худому не научит... — и умолкла.
Старик только покряхтел на печи, но голоса не подал.
Василий Кирикович заходил по избе взад-вперед. Он и сам чувствовал, что в Лахте сын отдалился еще больше.
«Был бы отец здоров, как прежде, — думал он, — все получилось бы иначе. Но что делать, если старик совсем слаб и ходить не может?..»
Думая так, Василий Кирикович не хотел признаваться себе в том, что после первой прогулки по окрестностям Лахты его уже не влечет никуда. И рыбацкий азарт, проснувшийся было в нем на озере, тоже погас, как только крючок нечаянно впился в ладонь. Именно тогда он явственно ощутил, какая огромная пропасть отделяет его, сегодняшнего Василия Кириковича, от того мальчишки-рыбака с холщовой сумкой на боку, и это ощущение перерождения больше уж не покидало его.
