— О, да ты, оказывается, опытный пастух, все тонкости дела знаешь!
— Я еще в позапрошлое лето пасти начал. Как Сашка потонул, так я и стал вместо его.
— Какой Сашка? — ни о каком Сашке Герман не слыхал ни от Маркеловых, ни от деда с бабкой.
— Братик. Он старше Люськи был, — и Колька опять вздохнул глубоко и протяжно.
— Как же это получилось?
— А так... Сетки были спущены, а дедушко хворал. Сашка и пошел их поднимать. Он всегда сетки смотрел, ежели дедушко не мог. А ветрено было. Вот и потонул.
— Он не умел плавать?
— Сашка-то?! — Колька вскинул на Германа синие глаза. — Да он с Петькой через все озеро плавал, вот!
— Тогда почему не выплыл?
— Дак ведь он в сетку запутался. Сшибло его волной, он в сетку-то и попал... — Колька обхватил руками колени, сжался в комок, будто ему стало зябко, и уставился на кострище.
Что-то нежное шевельнулось в душе Германа к этому сухонькому ясноглазому парнишке, пережившему гибель своего брата. Взгляд его упал на Колькин складешок, который лежал возле окуней.
«Я ему подарю свой!» — решил Герман и вытащил из кармана ножичек с перламутровой ручкой и с набором двенадцати предметов.
— Держи! — он протянул ножичек Кольке.
Тот расширил глаза.
— Лови! За угощение.
Мальчик ловко поймал подкинутый нож, повертел его без особого интереса и возвратил Герману.
— На что мне два?
— Но этот лучше!
Колька неопределенно пожал плечами.
— Тогда давай меняться, — предложил Герман. — Ты бери мой, а я — твой. На память.
— Не... — Колька поднял с земли складешок, пошоркал о штаны и спрятал в карман. — Этот ножичек Сашкин. Мне папка его отдал... — Помолчав, спросил: — Дак не будешь окуней-то есть? Тогда я их Люське унесу.
Он спустился к ручью, зачерпнул кепчонкой воды и стал заливать угли...
В глубокой задумчивости возвращался Герман в деревню. Ему было жаль Кольку. Не только потому, что его брат утонул, но и потому, что Колька должен с утра до вечера торчать возле телят. А Люська, та вообще растет дикой. И уж совсем горько было знать, что Катя ночами пасла стадо.
Почему они так живут, почему делают то, что им не нравится? Что или кто заставляет их так поступать?
Герман вспомнил Ивана Маркелова, крупного большерукого мужика с медным скуластым лицом, и вдруг понял: он заставляет! Петром он уже не может помыкать, Петр взрослый и делает, что ему нравится: катается на лодке, плавает, ловит рыбу дорожками, читает, ходит на сенокос, а Катя — девчонка, ее можно на ночь выгнать из дому и послать пасти скотину. А уж что говорить о Люське и Кольке!.. И Митрию Маркелову — в его-то годы! — тоже не велика радость бегать за телятами. А бегает. Потому и заболел. Тут не только заболеть — загнуться можно. Старичок такой маленький, хилый...
