Туйко шел восьмой год, но ему казалось, что он живет вечно и вся жизнь его — нескончаемое ожидание хозяина.
Его никто не обижал, и был он всегда сыт. Людей, живущих в этом большом доме, он глубоко уважал, издали различал по голосам, по походке, по запахам и каждого из них всегда приветствовал радостным повизгиванием и неустанным помахиванием завитого в кольцо хвоста. Он лег бы костьми, если б кто-нибудь посягнул на любого из этих людей, на любую вещь во дворе. И за каждым он с радостью пошел бы хоть на край света. Но по-настоящему, безраздельно он любил лишь одного, преданность которому была не просто долгом, а чем-то неизмеримо большим — эта преданность была для Туйко вершиной собачьего счастья.
Запах того человека — запах истинного и единственного хозяина — он впитал в себя еще в тот день, когда месячным щенком отнятый от матери, оказался за пазухой — в темном зыбком тепле. С этим запахом было связано не только начало новой жизни, но и все повороты судьбы, все самые острые ощущения и переживания: первое знакомство с тайгой и первый выстрел, первая облаянная в жизни белка и первая ночевка у костра в сузёме[10], первая встреча с крупным зверем и первая разлука. И еще море вольной жизни, которой Туйко не помнил, но она часто снилась ему, и он как бы повторял ее в своих снах.
За три года жизни на цепи Туйко, наверное, забыл бы этот разжигающий кровь запах хозяина и отдал бы всю полноту любви и привязанности людям, которые были рядом не в снах, а в реальной жизни. Но время от времени хозяин возвращался, и сны становились явью: опять была воля, тайга, азарт преследования, выстрелы, теплая звериная кровь, ночные костры... А потом снова цепь и — ожидание...
Зимой и летом, днем и ночью, даже во сне ни на мгновение не отключался слух Туйко, раз и навсегда настроившись на улавливание шагов хозяина и его голоса. И в любой миг он безошибочно выделил бы их из всех окружающих звуков.
Еще тараторили на крыше неугомонные воробьи, но уже привиделось Туйко в чутком собачьем сне что-то тревожно-радостное... И вдруг... Мелкая дрожь прошла по телу собаки. Туйко поднял голову, навострил уши, затаил дыхание. Нет, это не сон! Он вскочил, громыхнув цепью, и, не дыша, замер. Вот еще один шаг, еще... Кровь ударила в голову, радостный вопль застрял в горле, и Туйко со сдавленным стоном рванулся навстречу шагам.
Натянувшаяся цепь с жестокой силой осадила его. Пес перевернулся в воздухе, упал на бок, и вновь рванулся вперед. Цепь не пускала. Тогда он взвился на дыбы и, весь трепеща от восторга, завизжал, завыл, заплакал.
