Метко окрестили люди гору. Сколько саней и телег разбилось здесь! Сколько слез пролили подростки и бабенки, когда возвращались с подводами из Сарги и когда усталым лошадям не под силу оказывался крутой подъем!
Михаил лишь один раз ездил под извоз, это было в последний год перед объединением колхозов, во время зимних каникул, но на всю жизнь запомнил ту поездку. И теперь, поднимаясь в гору, он будто наяву слышал тяжелый храп лошадей, скрежет утрамбованного снега под подковами, визг полозьев и хлесткие удары кнутов по заиндевелым конским спинам.
Тогда обоз состоял из шести подвод, и именно у Михаила лошадь не выдержала, остановилась на миг, и воз тотчас заскользил вниз, увлекая изможденного коня.
Крики возниц, треск оглобли, ругань, слезы...
Еще перед войной собирались мужики сделать объездную дорогу, да не успели...
Справа, под горой, лежало озеро. Расплавленной лазурью разливалось оно — привольное, широкое, вековечное. И эта лазурь под легким ветром струилась и бесконечно текла, сверкая под солнцем, превращаясь в густую прозрачную синь. И казалось, что эта синь столь же глубока, как и небо, и в ней есть все на свете: и водяные, и кикиморы, и золотые рыбки, и тайные клады древних разбойников.
Зато с наветренной стороны озеро изумрудно сияло отражением высоких берегов. Там воздушно колыхались в мареве сизые увалы с темными деревеньками.
И всюду — тишина. Тишина такая, будто этот дивный простор — озеро, леса, увалы, все, что доступно глазу, — накрыт стеклянным колпаком, и потому не достигают сюда гудки пароходов с Ладоги, лязг трамваев из Ленинграда, грохот железных самосвалов с Чудринской дороги.
Мир красок, покоя и безлюдья представлялся настолько нетронуто первобытным, что Михаил не удивился бы, если б в эту минуту на озере вдруг появились долбленные челны с людьми, одетыми в звериные шкуры, с копьями и луками.
Он бы не испугался их — зачем пугаться предков? Он радостно приветствовал бы древних жителей на их родном языке, он попросился бы к ним в челн, сам набросил на плечи звериную полость, взял в руки копье и лук и был бы счастлив разделить участь первых поселенцев этого края...
Озеро манило, звало чистотой и прохладой вод, и Михаил не устоял перед соблазном. Как в детстве, на ходу содрал прилипшую к потному телу одежду, швырнул ее на песок и, дробя расплавленную лазурь, побежал по мелководью. Брызги, поднятые выше головы, радугой вспыхпули вокруг него.
Бежал, а потом брел до тех пор, пока вода не обняла тело. Тогда он раскинул руки, упал на спину и закрыл от наслаждения глаза.
