— Нет.
— Ну-у!.. Да в ей и косточек-то не найдешь! Сама в роте тает...
Поравнявшись с домом Тимошкиных, Петр направился к Герману, а Катя пошла дальше, к своей избе.
«Даже не взглянула!» — отметил Герман и спустился с крыльца.
Знакомясь, Петр сильно давнул руку и улыбнулся так, будто невзначай встретил старого приятеля. Был он выше и плечистее Германа, черты лица грубее: нос крупный, глаза расставлены широко, надбровные дуги бугристы, чисто бритый подбородок тяжел. Но это лицо, которое отнюдь нельзя было назвать красивым, оставляло неожиданно приятное впечатление. В нем сочетались черты мужественности и добродушия, особенно заметного в открытом взгляде светло-серых, с голубизной, глаз.
— Загораем?
— А что делать? — Герман пожал плечами. — Тишина, покой.
— Да, у нас тихо... Непривычно после города?
— В общем-то — ничего.
— Ты, Петька, почто нашего парня стороной обегаешь? — неожиданно обрушился на Маркелова дед Кирик. — В гости не пришел, дак хоть бы на лодке кататься позвал.
Петр смутился.
— Извини, дедо, не догадался!.. — и Герману: — А в другой раз — пожалуйста, в компанию, без церемоний. Я ведь каждый вечер плаваю. Это у меня тренировка.
— Увлекаешься греблей?
— Нет. Я пловец. Но и греблю тоже люблю... Между прочим, если, конечно, желаешь, мы можем утречком махнуть на рыбалку. С дорожками.
— С удовольствием! — ответил Герман, хотя не имел ни малейшего понятия, что это за «дорожки» и как ими ловят рыбу.
— Вот и договорились. Я зайду за тобой.
Когда Петр ушел, дед сказал:
— Я ведь на него нарочно шумнул. А парень он ходовый, нам со старухой много пособляет. И работящий. В батьку.
...Утро было прохладное. Плотный туман росой оседал на одежду, мелкой пылью струился над лодкой, которая, казалось, не плывет — летит над черной бездной.
Герман поежился: как в океане, даже берегов не видно!..
Он сидел на корме притихший. Все для него было непривычно и ново в этом зыбком неземном мире, в котором, кажется, никого и ничего нет, кроме их двоих да черной, странно оснащенной лодки.
Два можжевеловых прута с колокольчиками на вершинках торчали по бортам мачтами-коротышками, лесы дорожек пятидесятиметровыми антеннами тянулись от этих мачт в холодную загадочную глубь рыбьего царства, и где-то там, сзади, почти у дна, стремительно скользили блесны. Все представлялось: вот-вот какая-нибудь большая рыба, привлеченная блеском полированного металла, ринется вдогонку или наперерез блесне и схватит ее зубастой пастью. И тогда враз натянется антенна-леса, вздрогнет мачта-коротышка, звякнет колокольчик — не зевай, рыбак!..
