, утром, еще по теми, да только к вечеру и воротится. И хлеб в котомке нетронутый — за весь-то день кусок сжевать времени не хватило!.. А на покосе, бывало, загребает, загребает сено да и станет, будто уснет. Окликнешь — молчит, голову не поворотит, подойдешь, а он перстом грозит — тише!.. Глянешь, а на сене какая-нибудь тварь ползучая — гадюка али медяница... Не знаю, в кого эдакой удался. Живет в Питере, а душа здесь. Скоро приехать должен, давно в отпуск ждем. — Митрий глянул на берег и вдруг пронзительно закричал: — Куды потянулись, мокрохвостые? А ну, вертайте! Вот я вам!.. — и погрозил темным костлявым кулачком.
Стадо, растянувшись по мелководью, медленно двигалось вдоль берега к песчаной косе.
— Буржуй! Вертай обратно! — завопил старик срывающимся голосом.
Пегий бычок, который брел по брюхо впереди стада, заметно прибавил ходу.
— Вот и всегда так! — Митрий в сердцах хлопнул ладошкой по колену. — И до чего вредён! Ведь знает, что ему кричат, понимает, что велят ворочаться, дак он пуще прет. Настоящий буржуй! Придется бежать...
— Пускай они идут. Никуда ж не денутся!
— Дак ведь к Лахте утянутся! Весь домашний берег своими лепехами заляпают... Ты погоди тут, я их счас заверну! — и Митрий шустро, только полы балахона развеваются, побежал под откос.
Герман не стал ждать, пока старик обойдет стадо. Ему хотелось двигаться, хотелось куда-то идти. А куда? Зачем? Смотреть безлюдные деревни было неинтересно, но что-то тянуло его, звало, и он пошел дальше.
Берег был сплошь истоптан скотом. В застоявшемся воздухе пахло навозом, роилась мошкара, летали большие зеленые мухи. Герман свернул в березняк, но и там не было свежести, трава помята, молодая поросль объедена, видно, бычки и телочки любили этот светлый прибрежный лесок.
За березовой рощицей путь преградил ручей. Он был широк, но мелок: с обрыва хорошо просматривалось дно, устланное галькой и обкатанным камешником; сверкали на солнце шлифованными лысинами белые валуны. И здесь тоже пахло скотом, и в изобилии вилась мошкара.
За ручьем, в отдалении, окруженная высокими темными елями, белела церковь. Если бы Герман знал, что выше через ручей есть мост и к церкви ведет проселок, он бы непременно сходил туда. Но он не знал этого и потому повернул обратно. Ему захотелось свежести, захотелось возвратиться на чистый и нетоптаный лахтинский берег.
10
По тропке к озеру шли двое. Он — высокий, поджарый, в синем спортивном костюме, она — в белом платье; толстая каштановая коса свисала ниже пояса и змеей плавно изгибалась на спине девушки при каждом шаге.
