По мягкой отаве Василий Кирикович пересек поле и направился вдоль опушки в надежде отыскать хоть какую-нибудь тропу. Но сколько он ни шел, глаз нигде не заметил следов былых дорог и тропинок.
Высокий березняк, что тянулся вдоль скошенных полей, звенел голосами птиц. От него пахло росным разнотравьем, муравейниками, спелой земляникой и еще чем-то медвяным и сладким. Василий Кирикович свернул в лес, прошел немного, остановился. Он смотрел на эти белые, устремленные в небо, прямые, как свечи, стволы берез, и в сознании его исподволь возникало странное видение: белый-белый снег, каряя лошадка, запряженная в дровни, на дровнях — отец в рыжем нагольном полушубке, за спиной у него, под сыромятным ремнем, сверкает отточенным лезвием топор, а в задке дровней на охапке сена — парнишка лет десяти, в серых подшитых катаниках, в суконной, на вате тужурке и в большой не по голове шапке; руки, чтобы не зябли, засунуты глубоко в рукава; а по-за дорогой куда-то назад уплывают скирды необмолоченного хлеба и стога́ с большими снежными шляпами на макушках, потом — кусты, молодые березки и елки... Какая долгая была тогда езда за дровами! Уезжали из дому еще в предрассветных сумерках, а возвращались с возом уже в темноте, когда в Лахте желто светились окна.
Василий Кирикович вздохнул и побрел березняком вдоль полей в обратную сторону. То тут, то там меж берез зеленели малинниками небольшие каменные островки. На некоторых островках малина почему-то не росла, и камни покрылись бархатистым зеленым мошком. Василий Кирикович не сразу понял, кому и зачем понадобилось собирать камень в лесу, а потом вдруг сообразил, что эти березы поднялись на бывших полях. Ну да, конечно! Эта земля когда-то пахалась, и на таких вот каменных островочках среди полей он мальчишкой собирал первую землянику. А еще земляника рано поспевала на Тишкином запольке... Он живо вспомнил маленькую круглую полянку среди молодого сосняка, полянку солнечную и теплую, наверно, потому, что лахтинские ребятишки бегали туда только в хорошую погоду. Там они жгли костры, копались в мелком желтом песке, пекли на углях картошку и грибы... Тишкин заполек был где-то в этой стороне, но где именно, Василий Кирикович вспомнить не мог.
Он снова вышел на опушку и направился к Сохтинской дороге, страстно желая увидеть, найти хоть что-нибудь знакомое, уцелевшее в неизменном виде за последние десятилетья. Но всё: и эти поля, и одиноко растущие на них старые деревья, и этот лес — решительно всё было настолько неузнаваемо, что он ни о чем не мог сказать: вот это я помню, на то дерево я залезал, здесь я сидел!..
