А в прибрежных кустах свистели, щебетали и сыпали дробь соловьи. Герман брел по берегу, вслушиваясь в пение птиц, — он не знал, что это поют именно соловьи, ведь никогда прежде не слыхал их — и чувствовал, как сердце понемногу успокаивается и душу наполняет тихая грусть. Так он шел долго, очень долго. В голове даже мелькнула нелепая мысль — не заблудиться бы! Но тут же он посмеялся над собой: ведь если идти берегом назад, то никуда, кроме Лахты, не придешь!
Неожиданно из-под ног с хлопаньем крыльев и надрывным криком шарахнулась в озеро дикая утка с выводком. В первое мгновение Герман оторопел, но быстро сообразил, в чем дело, однако дальше не пошел и повернул к деревне.
Когда поднимался от озера, в доме стариков грянула песня. Герман усмехнулся: похоже, деловая часть закончилась!..
Песня с незнакомым мотивом, видимо, вепсская, лилась в открытые окна дома просторно, напористо. В ней отчетливо слышался сочный женский голос. Он как бы вбирал в себя остальные голоса, не заглушая их, но и не позволяя вырываться. Если же кто-то выбивался из стройного напева, этот голос начинал звучать сильнее и незаметно выравнивал песню.
«А ведь неплохо поют!» — отметил Герман и уселся на крылечке.
8
На траве еще лежала роса, хотя солнце стояло уже высоко и успело нагреть воздух. Трещали кузнечики; в маркеловском огороде громко ссорились молодые скворцы; с берега доносились печально-звонкие вскрики чаек. Василий Кирикович шагал по улице, вслушиваясь в эти звуки, и задумчиво смотрел на пустые дома. Он силился вспомнить, кто именно жил в том или ином доме, и удивлялся, что память не сохранила такие детали. Впрочем, ничего странного в том не было: с тех пор, как он покинул Лахту, прошло сорок лет. Да, да, полных сорок лет. Ведь если говорить по справедливости, то годом отъезда надо считать год поступления в Чудринское педучилище, а это было еще до коллективизации. Верно, на летние каникулы он приезжал домой и потом, когда работал учителем, свой отпуск тоже проводил в Лахте. Но отпуск — не постоянное жительство: иные интересы, иные заботы.
За деревней Василий Кирикович остановился и долго оглядывал окрестность. На бывших полях, по косогорам, куда ни глянь, всюду стояли уже поблекшие стога сена — работа Маркеловых, а дальше зеленым полукружьем возвышался густой лес. Прежде, помнилось, лес был ниже, прозрачнее, и стоял он намного дальше. К нему через поля тянулись от деревни торные тропы и дороги — на дальние покосы, на болота, к лесным озерам. По этим дорогам возили дрова, по ним же можно было попасть в залесные деревеньки.
