— Все правильно, доктор, — усмехнулась Саусан. — Пуля из крупнокалиберного израильского пулемета. Деревня Хальде, июль восемьдесят второго года. Наш отряд вместе с коммунистами и шиитами отбивал там израильские десанты. Ты помнишь, сколько раз мы их сбрасывали в море?
Мишель молча кивнул. В дни израильского вторжения летом восемьдесят второго он случайно застрял на Юге у старшего брата и лишь потом, к концу года, вернулся в Бейрут, начавший понемногу оправляться от кровавой бойни, учиненной здесь израильтянами. Впрочем, в те трагические дни он и не рвался в ряды защитников Бейрута, хотя и сочувствовал им.
— Хорошо, я согласна, а теперь поговори с мамой, — сказала ему Саусан на скамейке под старым эвкалиптом, когда он все-таки набрался решимости и просил ее стать его женой.
Это была традиционная фраза, означающая, что его предложение принято. Дальше будущему жениху полагалось отправиться в дом невесты и заявить ее матери о своих серьезных намерениях. С этого момента молодые люди считались помолвленными и начинались приготовления к свадьбе, растягивающиеся порою на многие и многие месяцы. У христиан и у мусульман они проходили по-разному, смешанные же браки были очень редки, и чаще всего при этом жена принимала религию мужа, но бывало и так, что каждый свою религию сохранял. Девушкам из общины друзов было легче: законы друзов позволяют им переходить в чужую религию, если это выгодно общине, но обязывают в душе оставаться преданным вере отцов.
В субботу после окончания занятий Саусан отправилась в горы, к родителям, чтобы подготовить их к визиту Мишеля.
Весь субботний вечер Мишель бродил по университетскому парку, бесцельно присаживался то на одну, то на другую скамейку и с ужасом думал: а вдруг родители Саусан откажут ему? Но тут же он начинал успокаивать себя: семья Абду хоть и христианская, но всем хорошо известно, что она никак не связана с правыми, с фалангистами или национал-либералами и что у нее всегда были прекрасные отношения и с шиитами, и с суннитами, и с друзами. Но тут его опять охватывали страхи и сомнения, и он срывался с места и бесцельно кружил по парку, выбирая самые безлюдные аллеи, пока усталость не заставляла его опускаться на очередную скамейку.
Поздно вечером он пошел в город, в свою пустую старинную квартиру, в принадлежавший еще его деду дряхлый двухэтажный дом, окруженный небольшим садом и огороженный массивной каменной стеной. Предприимчивые дельцы уже давно и много раз предлагали семейству Абду продать им этот дом на снос, чтобы на его месте построить многоэтажное бетонное здание с квартирами для сдачи или на продажу. Но земля в Бейруте дорожала с каждым годом, и к чему было спешить, если деньги, наоборот, обесценивались с каждым днем? В этом доме останавливались во время наездов в Бейрут братья Мишеля и их семейства. Дом охранял Хассан, старик-шиит, отец одного из арендаторов земель Абду. С ним жила его жена, сухонькая, но крепкая женщина средних лет, которая успевала управляться и с собственными детьми — четырьмя мальчишками от семи до пятнадцати, и приглядывать за домом и садом, и вести скромное холостяцкое хозяйство Мишеля. Старшие дети Хассана уже ходили с оружием, а маленький однокомнатный домик, в котором они жили, был похож на арсенал. Мишель знал, что, кроме автоматов и пистолетов, там имелись крупнокалиберный пулемет, гранатомет и даже легкий миномет. И сам Хассан, и его дети были членами воинственной шиитской организации «Амаль», что означает «Надежда», так что дом Мишеля находился под надежной охраной.
