Особенно удалась Вержбицкому роль дедушки в пьесе «Банки мыдляне» («Мыльные пузыри»). Удачной была и роль в одной пьесе (я забыл ее название, тоже на польском языке), в которой его друг, наборщик Юхневич, исполнял роль сапожника, отданного в учение.
Юхневич словно был рожден для сцены. По замыслу автора этой пьесы, роль сапожника в учении должна была исполняться как комическая. Но Вержбицкий и Юхневич играли так, что, насмеявшись, хотелось плакать.
Хорошее было время...
А какая веселая, общительная была тетя Зося! К ним часто приходил Лицкевич, высокий, светлоусый, добродушный шутник. Он знал много народных белорусских поговорок, смешных историй, шуток и любил поболтать, посмеяться. Нередко наведывался Тарас — такой же весельчак, сильный, полный мужчина с рыжими усищами, как я уже говорил, любивший подтрунивать над тетей Зосей. Дружили с Вержбицким наборщик Юхневич и Язэп Туркевич, столяр с Погулянки. Все они чем-нибудь да нравились мне.
Я уже хорошо освоил сапожное ремесло. Вержбицкий был доволен моими успехами и в письмах отцу хвалил меня. Правда, отца он знал мало, но теперь завел с ним переписку и даже отправил посылку с яблоками, до которых отец был большой охотник. А какие яблоки послал! Которые Тарас привез тете Зосе и детям... Настоящее имя Тараса если помните, Степан Емельянович Каронес. Родом он был из местечка Чареи, бывшей Могилевской губернии. Антоновки у них там растут — загляденье: крупные, увесистые, и осенью, когда поспеют, вкусные и ароматные, что крымские яблочки. Всю зиму могут лежать, хоть до лета, сохраняя крепость и сочность.
Как-то Тарас ездил в Чареи в гости и привез целый ящик антоновок — «тете Зосе и деткам на зиму». Вержбицкий отобрал тете Зосе и деткам десятка два, а все, что осталось, отправил в том же ящике моему отцу.
— В Сибири,— сказал он,— нет яблок, так пусть уж ему от чарейских антоновок веселей на душе станет.
Отец был теперь уже за Читой, на таежной станции с чудным названием «Ерофей Павлович». Работал на прокладке дорог в тайге.
***
Мне шел уже семнадцатый год; еще несколько месяцев — и я закончил бы свой срок учения. Но однажды прихожу к матери, на кухне пани Будзилович, а у нее гости... Сидят за столиком, пьют чай — пожилой, сутулый мужчина с отвислыми бурыми усами, в полинялом пиджаке, и красивая черноглазая девушка моих лет, круглолицая, румяная, с большим алым ртом. На лбу заметный белый шрам,— след давней раны. И в гимназической форме — гимназистка!
