— Вот они, хозяева края, будь они прокляты! — с горечью подумал Лявон,— живут, спрятавшись в своих гнездах, а что вокруг этих гнезд? Словно только что проложенные, грязные, узенькие дорожки, кое-где пошире, обсаженные по приказу царицы-немки березами; гати, вырубки, болота; куча хат, как куча навоза; верст через десять — убогая мужицкая церквушка или костел — и все, и все наследство, которое получил край от хозяйствования их родителей, дедов и прадедов. А это же их родной край! И как им только не стыдно жить в таком краю!
Фаэтон легко прокатил мимо Лявона. Пани, что была помоложе, вся в черном, мельком глянула на него печальными нежными глазами. А пани постарше, под черной вуалью, даже голову не повернула.
Какой-то трагичностью и вместе с тем затхлостью повеяло от них на Лявона.
И вдруг возник у него клубок самых противоречивых и сложных чувств: и презрение к панам, и обида за свой край и народ, и жалость к самому себе...
Стало не по себе от мысли, что он, которого темная, угнетенная крестьянская община первым выдвинула ближе к свободе и к науке, к руководству и борьбе, что он ходит здесь как неприкаянный, ропщет, тоскует и думает о смерти.
«На кого же я ропщу и кто мне что должен? — с болезненной определенностью мелькнула мысль.— Что со мной произошло, откуда у меня эта болезнь? А может, это нездоровая наследственность? Но вроде бы в моем роду все были здоровы, умели бороться с тяготами жизни и жили подолгу. Почему же без всякой причины мне так тяжело и так тоскливо, что когда-нибудь в лихую годину я действительно могу и руки на себя наложить.
Фу, мерзость!.. Прочь, в конце концов, эти мысли! Разве я жил? Разве я боролся? Разве я искал новые пути, если те, которыми шел до этого, не вели к цели? Зачем я сюда приехал? Для того ли, чтобы наводить на всех тоску своим тяжелым настроением? Почему я такой нервный, злой, надутый, неласковый? Почему распускаю себя? И в этом вся моя «ученость» и вся моя «интеллигентность»?.. Фу!»
Лявон невольно покраснел.
«Люди идут за народ на смерть, сидят в тюрьмах, страдают в Сибири, всеми силами пытаются разрушить гнет, который придавил нас. А я? Что я делаю? Чем я, если посмотреть на меня со стороны, чем я лучше этих помещиц, проехавших мимо меня, мрачных, черных, надутых?»
Жалость и досада разлились в душе.
«Неврастеник я несчастный...» — прошептал Лявон, и слезы брызнули у него из глаз.
Лявон прибавил шаг и почувствовал, что появляется бодрость и решительность, желание жить и бороться.
