Когда Лявон подошел, паренек, придерживая одной рукой грабли, другой привычным движением подтянул штаны и пристально из-под шапки посмотрел на него. Жупанок был расстегнут; чистое детское личико и кончик круглого носика чуть-чуть покраснели.
Девчина хотела показать, что никого не замечает, и продолжала старательно подгребать комки. Пестрый платочек, серая домашняя, перетянутая пояском, полусвитка, домотканая старенькая юбочка и лапти. В ее одежде была своя, самобытная прелесть, и тем не менее Лявону хотелось бы увидеть девчину в той же юбочке, но только красивее сшитой... ну, и в платочке поновее, и в ботиночках.., Но тогда уже ничего не останется от прежней красы.
Так рассуждал Лявон, когда подходил к ним.
— Здравствуйте! — сказал он им, желая сказать таким тоном, каким обычно здоровался в деревне прежде, до того, как поездил по свету.
— Здравствуйте...— с переливами, протяжно ответила девчина, даже не повернув головы.
Широкие щеки, широкий нос, черные брови.
— Дяденька! Дайте мне спичку,— попросил паренек.
— Зачем она тебе? — поинтересовался Лявон.
— Пойду в лес — костер разожгу.
Лявон понял его желание и полез в карман. Какай любота пойти на подсеку и среди поросли, у пня, собрать щепок, сложить их и поджечь. Затем набросать сверху хвороста и, когда огонь пробьется наверх и желтыми языками начнет лизать сухие сучья — лечь тут же, греться, смотреть, как огонь полыхает, лижет веточки, дымит и яснеет; думать об осени, тихих темных вечерах и долгих черных ночах, вспоминать прошедшие годы. И Лявон охотно дал пареньку несколько спичек, потому что уловил родной дух... Оба они, и Лявон и мальчик, были сыновья народа, душа которого за долгую историю и жизнь на болотных и лесных просторах стала похожей на костер, тихо горящий среди пустой, заброшенной вырубки, в тихом осеннем сумраке... Так думалось Лявону.
— Не давайте ему: в карты проиграет,— сказала девчина, мельком взглянув на Лявона и торопливо поправив платочек.
— Я правду говорю,— обиделся паренек,— кочережки буду гнуть себе возле лошадей.
— Верю, верю тебе,— улыбнулся Лявон, с удовольствием глядя в детские глазки, ясные, правдивые, обиженные.
— Она сама подбила попросить, чтобы зацепить нас, а теперь вот!..
— Что ж ты врешь? — смутилась девчина, искоса посмотрев на Лявона смешливыми глазами, и стала поправлять платочек.
Пошел Лявон дальше, на близкое уже кладбище, довольный, что увидел этого милого хлопчика. Приятно было вспомнить, что и сам когда-то был таким же и был счастлив. Пас коней и знал, что это — его обязанность до зимы, до начала учебы. И гордился, что кони ни разу не зашли в чужие посевы, ни разу не заблудились, были гладки. Радовался, что живет по-людски, может гнуть кочережки, разжигать костры и печь картошку. Весь мир был ему интересен, заманчив, полон очарования; как легко было жить! Правда, бывали и неприятности — когда проигрывал в карты все спички и пуговицы, однако никогда не терял надежды отыграть их. Конечно, не очень приятно мерзнутн под дождем, но зато какие оставались добрые воспоминания. А сейчас?.. Для чего жить, чего ждать, на что на деяться?
