Утверждали, что в купальскую ночь и осенью в рябиновую ночь, а также и в другие страшные ночи, появляется тут какой-то странный свет, баран без головы, черная собачка и черт знает что еще...
С тихой улыбкой вспомнил Лявон, что ведь когда-то верил этим мистическим ужасам... Давным-давно все это прошло и уже позабылось!
Милые, дорогие дни детства! Сколько страху пережил у моста, один возвращаясь вечерами из школы, сколько раз учитель задерживал до глухой темноты за разные шалости! Мост — кладбище — два перехода, где Лявон боялся даже посмотреть в сторону, хотя глянуть очень тянуло.
Так познавал он в детстве окружающий мир.
***
Ступил на мостик, сложенный из кругляков, неровных и кое-как сколоченных. На нем остались следы панского самоката: широкая полоска елочкой от колеса. В дождливые дни, а тем более весной и осенью, машина здесь, на плотине, часто застревала, и тогда мужики несли из деревенских хат веревки и вожжи, зацепляли ее и со смехом и гиканьем вытаскивали на сухое, как бурлаки баржу.
За помощь пан давал рубль.
А плотина и мост так и вековали непоправленными и непроезжими.
Вокруг все было очень красиво, как и всегда в конце лета, хотя слишком уж тихо и пусто, даже как-то печально. По левую сторону, назад, простиралось до самого леса голое поле, уже выбитое после жатвы стадом, полосатое от узеньких наделов и бурых меж и такое грустное. По ту сторону большака, только вперед, тянулось поле сжатых яровых.
Кое-где еще стояли бабки овсяных снопов. На одной полоске видны были бабки и копны. По большаку кто-то тарахтел на телеге с жердью, съехал на широкую межу и подкатил к той полоске; не распрягая лошади, задерживался возле бабок, сразу брал в обе руки за колосья несколько коротких снопов и клал на телегу. А чуть дальше, среди золотистого поля, выделялся зеленый горох и участок с пожелтевшей картофельной ботвой.
Быстро пустеет яровое поле и станет, как и то, житное.
Лявон пошел лощиной, возле речушки, вдоль засеянной ржи. На душе было тошно, и, наверное, потому три березки у дороги, первые на пути, показались какими-то удивительно одинокими, хотя и шумливыми, как и прежде в детстве, но вроде бы не такими красивыми и даже невзрачными...
***
Край житного поля загибался дугой, и за поворотом Лявон увидел паренька и девочку с граблями. Они подгребали с лощины на пашню комья земли и разбивали их тыльной стороной грабель, потом старательно разравнивали.
Паренька Лявон не знал, а девчину видел когда-то, когда была она маленькая, и уже забыл, как звать. Заметно подросли все за то время, пока он скитался по чужим краям... И теперь ему было странно увидеть уже невестой, а может, и замужней женщиной, ту маленькую девочку, которая когда-то бегала босой, в домотканой юбочке, крест-накрест подвязанной тесемками на плечиках,— именно такой осталась она в памяти.
