И нету конца ее захватывающим рассказам. Говорит и говорит под монотонное жужжание веретена, тихое потрескивание лучины и завывание вьюги на улице. И какой-то удивительный покой воцаряется в хате. Ой, вырастет из мальчонки тихий мечтатель, которому только в мыслях своих будет сниться золотая сторонка, и проживет он жизнь свою недвижимо, как курильщик опиума... Ой, будет так!
Мальчик уже утомился от долгого слушания, ему хочется заняться чем-нибудь другим. Но задумчивость словно сковала его и не дает подняться с места.
Да мать вдруг сама рвет золотые ниточки:
— Ну, довольно мне уже рассказывать, а тебе слушать. Иди-ка умываться и есть. В шкафчике миска мяса от вчерашнего ужина осталась.
Мясо это кажется Лявонке необыкновенно вкусным. Холодненькое, тверденькое. Однако надо сначала обуться...
А впрочем — успеется! И он босиком бежит умываться к лавке у порога.
Мать сняла ему с загнетки чугун с теплой водой — Лявонка уже было забеспокоился, что придется умываться холодной из сеней. И плещется мальчик в теплой водичке, чтобы потом бояться в жизни всяких холодов,— долго плещется. Мать опасается, чтобы он, босой, не простыл.
— Довольно тебе уже плескаться, сынок,— говорит она.
— Сороки унесут, если будешь долго умываться,— отец поддерживает мать.
Но Лявонка не слышит. Думает о своем.
— Дед,— обращается он к самому старшему в хате,— а кто лес посадил, скажи ты мне, а?
— Сам вырос, детка,— ласково отвечает старик.
— Как же это? С чего это он вырос?
— Посеялись семена, вот он взял и вырос.
— А почему они посеялись?
— Вот прицепился как смола,— вмешивается в разговор отец и говорит матери: — Гони ты его от воды, сколько будет там плескаться?
Лявонка быстро вытирается, бежит за стол на скамейку и набожно складывает руки, только бы поскорее отбыть эту муку — молитву. Молятся богу и родители. Мать молится красивее и интереснее, но дольше отца. А вообще-то молитва получается слишком длинная, потому что дважды повторяется каждое слово.
— Воимитца! — произносит мать: во имя отца.
— Воимитца! — громко откликается Лявонка, а пока мать собирается продолжать, он сам себе тихонько шепчет: «Воимитца, окотилася овца...» И, искоса поглядывая на всех, улыбается.
— Молись как следует, не кривляйся! — строго замечает отец, одевается и выходит из хаты, потому что уже светает и пора выйти посмотреть, что там во дворе, в хлеву и во всем хозяйстве.
Без отца можно молиться веселее — не так скучно...
