Лявон молчал. Он с печальным видом молча сидел в самом углу. Все притихли.
— Ну что? Весело? — с легкой насмешкой посмотрела мать на отца, убирая со стола тарелку.
— А, мало ли что бывает,— добродушно заметил сват.
— Иди, а то вот как брошу, так и черепков не соберешь,— то ли в шутку, то ли с пьяной злобой рявкнул на нее отец и совсем тихо толкнул пустую тарелку, но тарелка все ж полетела, и мать едва успела ее подхватить.
— У-у, стыда у тебя нет,— уже гневно возмутилась она.
— Стыда нет... Стыда нет... Выпьем, сваток. Видишь, какое уважение мне за свой труд, за свои заботы. Если у меня стыда нет, так все видят, а когда я век-веком копаюсь в хозяйстве без всякой помощи и просвета, так никто того не видит. Вот завтра молотьба... Пойдешь ли с нами молотить, сынок? — вдруг обратился он к Лявону, скрыв злой смех за очень деликатной шутливостью.— Да нет, нет... Я пошутил! Если б ты и хотел пойти, то я не позволю. Пусть уж мы, неученые, век черными ходим, тебя же я не для того учил, чтобы ты пыль нашу гуменную глотал... Надолго ли приехал в гости? Хотя бы раз подольше пожил, а то все только покажешься да и назад.
— Сам не знаю... Может, и надолго. Я бросил службу.
— Что? Правду ли ты говоришь? — с искренней тревогой удивился отец.
— Как же это? — сказал и сват.
— Потом об этом поговорим,— уклончиво ответил Лявон.— Старую службу бросил...— уточнил, подумав.
— Потом так потом...— невесело согласился отец.— Но здесь опять есть какие-то самократии... Эх, детки мои. Не по моему разумению что-то делается... Что уж будет из Лавриньки? Я ему покажу, как отца не слушать, я ему покажу! Уже и он в самократы лезет. Нет уж, погодите!
«Зачем я сюда ехал? Зачем я сюда ехал?» — думал Лявон, поднимаясь из-за стола и не зная, перекреститься ему для вида или нет, и отошел так: а, пусть больше гнева и разрушения...
5
МОЛОТЬБА
Душа молчит, душа затаила в себе тоску и печаль и сама затаилась... Вставать или не вставать? Нет, надо встать. Надо делать то, ради чего приехал. А что, если теперь не видишь смысла в этом поступке? Совсем измельчал человек... Действительно, было бы большое свинство, если б они пришли усталые и нашли его, окочурившегося, самоубийцу. Фу, гадость! Но ведь приехал... Они молотят — он лежит. В обед — ему лучший кусочек. Все шкварки съест. Зачем же просил вчера, чтобы его будили? Вставать или не вставать? Не хочется вставать...
Хорошо жить в деревне поздним летом, на пороге осени, когда так приятно лежать тихими рассветами в темной хате и смотреть через мутный свет окна на высокое и далекое звездное небо.
