— А, это сладкое матери отдай... Лавриньке... Нам бы чего-нибудь горького привез.
— Я привез...— и Лявон поставил на стол привезенную бутылку водки, хотя и очень не любил выпивок и пьяных, все об этом хорошо знали.
— Вот это подарочек! Ну, присаживайся сам,— повеселел отец. Лявон вынужден был сесть в красном углу, между отцом и сватом. И началось угощение. Только мать все суетилась, не имея времени присесть.
— Скажи мне, Лявон, что сейчас творится на свете? — спросил отец, выпив чарку.— Бунтуют?
— Кто бунтует?!
— Ну, кто... ваша же братия,— колючими глазками посмотрел он на сына.
— Нет, все стихло, как дали немного перцу жидкам,— поддерживая отца вставил сват и неискренне засмеялся. Но, увидев, что Лявону это неприятно, сгладил, уточнив: — А по-моему, пусть себе бунтуют, не наша это забота.
— Я забыл о том, что вы знаете...— хмелея, бормотал отец и все наливал в чарку.— Ученые! Бунтуют! Эх! Слушают жидов и сами стали, как жиды. Ну да, все обойдется! Хорошо вот в гости приехал. И за то спасибо. Кормила ли ты возчика? — вдруг повернулся он к матери.
— Молока дала. Еду нашу он же есть не будет. С салом.
— А, он законный жид, молодчина. Надо ему чарку водки дать, если пьет.
— Пей уж сам. Ему ехать надо,— возразила мать.
— Пусть себе едет. Жид нам не кумпания. Сколько — три рубля взял? Вот это дерут... Лавринька, иди выпей чарку.
— Я не хочу.
— Что?!
— Я не буду пить,— решительно ответил Лавринька.
Отец метнул на него взгляд со скрытой злобой и угрозой, но промолчал, откладывая, видимо, расправу на потом.
— Тогда иди кликни дядьку да спроси, не осталось ли у него от толоки этого зелья. Пусть бутылку принесет, одолжит.
— Да некогда мне... За конем пора идти в поле,— весь аж покраснел Лавринька. Он не хотел, чтобы на столе появилась еще одна проклятая бутылка.
Отец выскочил из-за стола и бросился к нему.
— А я тебе что говорю? — закричал он и схватил его за руку.
— Я пойду, пойду...— согласился Лавринька, чтобы только избежать большего скандала.
— Хоть бы Лявона постыдился! Не видел он твоих пьяных штук! — вступилась мать.
— Как это? Отца не слушают! Я вам покажу! Бунтовщики, самократы!.. Сопли еще не умеет вытереть по-людски, а он уже со своими законами.
Лавринька, красный, растерянный, со скрытым детским гневом и обидою, вышел из хаты.
***
— А почему ты, Лявон, ничего не ешь? — заметно веселее, с подчеркнутой сдержанностью снова первый нарушил тишину отец.— Или, может, не по душе отцовские поучения?
