Из земли бьет ключ, впадающий в мертвый пруд, по дну которого пролегает железная труба, вновь прячущая ручей под землю и выпускающая его на поверхность через несколько метров: чуть ниже струится неширокий ручеек. И в данном случае незначительное повреждение грубой железной трубы способно изменить облик Дуная…
Глубокая тишина, веет легкий свежий ветерок, словно напоминающий о том, какой могла бы быть жизнь — надутым парусом корабля, что несется вперед, оставляя за собой пенный шлейф; из-за этого ветерка тот, кто медлит и уступает засухе, чувствует себя виноватым и, подобно кафкианскому холостяку, прячется за ритуалом мелких фобий, словно за ширмой. Все будто задернуто покровом, делающим очертания предметов расплывчатыми и не позволяющим их желать. В подобные мгновения внутренней засухи бескрайнее поле вызывает страх, хочется в закрытую, душную комнату, где можно окопаться, выстроить собственную жалкую защиту. Но и на этот раз прекрасные скулы дочери Паннонии заставляют двигаться дальше, разгоняют оставшийся в углах спертый воздух, и все вновь течет своим чередом, легко и свободно, как вода, которая так нравилась старику Бройнингеру. Позже, когда мы шагаем вдоль течения Бригаха, догоняя остальных, на ум приходят слова из Талмуда и «Бертольдо»[14] (одни — лаконичные, другие — похожие на бурный поток, но согласные с друг с другом) о том, что такое мужчина без женщины.
В доме № 3 на Кирхплац, напротив церкви Святого Мартина в Мескирхе, висит табличка, напоминающая о том, что в этом здании, в маленьком городке неподалеку от молодого Дуная, провел свое детство Хайдеггер. Дом низенький, бежевый; на улице, перед узенькими подоконниками с медными украшениями, растет старое чахлое дерево, в ствол которого зачем- то вбили гвозди.
Сейчас в доме № 3 проживает семейство Кауфманы; открывшая дверь дама, у которой я спрашиваю о Хайдеггере, уточняет, кто именно меня интересует — сын или племянник ризничего. Хайдеггеру бы понравилось, что его помнят не как выдающегося философа, а как сына местного ризничего; не как прославившую свою фамилию знаменитость, а как того, чья личность и достоинство, чье место на этом свете обусловлено уважаемой фамилией его родных и почтением к скромной отцовской профессии. Вероятно, он бы почувствовал в это мгновение, что принадлежит традиции, храним ею, является частью пейзажа, звеном цепи поколений — негромкий, но надежный способ стать частью Бытия.
