— И еще. Присматривайтесь ко всему окружающему. Вдумывайтесь. Старайтесь принять этот народ таким, какой он есть, — со всеми сильными и слабыми сторонами. Это, считайте, половина успеха вашей службы здесь.
А сам думал о том, что его бы, Суркова, воля — первым делом ввел бы во всех военных училищах и академиях серьезный специальный курс — называйте как хотите, той же этнической подготовкой. Да еще бы с обязательным изучением какого-то национального языка… Скольких проблем и недоразумений удалось бы избежать — что внутри воинских коллективов, что с местным населением! По крайней мере не пришлось бы сейчас, когда, как говорится, петух клюнул, впопыхах наверстывать то, что упускалось годами. И не растолковывал бы каждый день взрослым людям прописные «интернациональные» истины…
Скоро за Сурковым шла уже процессия, и с каждой минутой к ней примыкали новые и новые сотни людей. В ту же сторону двигались другие группы, и впереди них Михаил Семенович увидел знакомые лица — товарищей из ЦК и Совмина республики. Значит, не один он здесь «из руководства»!
К Михаилу Семеновичу протиснулся какой-то молодой парень:
— Так вы за нас, что ли?
— Ну сам подумай, — ответил Михаил Семенович. — За кого мне еще быть?
Через месяц вздрогнет этот город и эта площадь, а в каких-то десятках километрах отсюда предательски разверзнется земля. И наверное, кого-то из идущих сейчас вслед за Сурковым не станет. А он бросится в самое пекло. Обезумевшие от боли и горя люди все равно будут узнавать его, и потянутся со всех сторон молящие руки: помоги, Сурков, мы же поверили тебе!..
Это будут самые черные часы его жизни. Но он останется здесь до конца. Пока не спасут последнего и последнего не захоронят. Пока не сделает все мыслимое и немыслимое, чтобы накормить и обогреть, утешить и поднять людей на страшный и скорбный труд. И рядом с ним дни и ночи будут сотни командиров, политработников, техников, строителей, врачей — тысячи таких же, как он, коммунистов.
Здесь, в самом измученном, растерзанном, разрушенном стихией округе страны — Ленинакано-Ширакском, его выдвинут в кандидаты и изберут, почти единогласно, народным депутатом СССР.
Придет день, когда в республике его станут называть уже не «наш полковник», а «наш генерал».
Все это будет.
А сейчас он, охрипший, осунувшийся, враз постаревший, идет, ничего не загадывая наперед, не думая, что станется с ним. Идет, не опуская головы и не отводя глаз.
