— Речка без рыбы не бывает. У нас в пруду и то карась водится, а тут разная плавает.
— А её поймать можно?
— Попробуем сейчас.
Отец опустил в воду до локтей руки и стал водить ими под водой. Я решил, что он расставил пальцы и ловит ими рыбу. Опустил тоже под воду руки. Вода стала сносить их.
Я стал мечтать, что на такой воде можно бы построить из кострики, твёрдых стеблей конопли, большую мельницу, не то, что мы в нашей Каменке строили весной на ручейках. Отец вдруг обрадованно произнёс:
— А, вот он, попался, оголец!
В руках у него была маленькая рыбка. Я тронул её, сказал:
— Пап, она ещё маленькая — отпусти её.
— Ну, эта уже не маленькая. Голец больше и не вырастает.
— И её такую едят! — удивился я.
— Такую. Она сладкая: в чистой воде живёт.
— А как ты её поймал?
— Под камнем её взял. Голец с пескарём любят под камешки прятаться, где их ни щука, никакая другая рыба не достанет.
Мы вышли на мост. Отец положил мне руку на плечо, сказал:
— Посмотри повнимательней на речку, на берега, на водопад да послушай, как шумит водица, о чём речи ведёт.
— Пап, а там в домах живут? — спросил я, насмотревшись на речку с берегами.
— То не дома. Там были мельницы. В этих зданиях жернова крутились, мололи зерно. Помнишь, я тебя на мельницу брал в Большое Тёплое, там мы мололи рожь?
— А, помню, помню. Там дядя белый был.
— Дядя-мельник. Тут тоже дяди белые были, мололи для людей зерно. Слушай, как речка-то шумит! Сколько сказок, сколько былей рассказывает да песен поёт!
— Речка рассказывает и поёт? — спросил я. — Да ты что, пап?
— А ты послушай, послушай.
Речка только шумела, но ни о чём не рассказывала и песен не пела. Я решил, что отец шутит надо мной. Речка-то не живая. Как она может петь, да ещё сказки рассказывать?
От речки мы поехали дальше, поднялись в гору и въехали в посёлок, где уже пели петухи. А речного шума не слышалось.
— Мам, а это какие петухи поют? — спросил я.
— Да уж не первые и не вторые. Через Щеглы проезжали— первые заголосили. Утро вон идёт.
Над ровными полями стоял редкий туман. Слева над низиной он лежал белым большим валом. Там протекала Зуша. В посевах пересвистывались перепела, близко подходившие к дороге, в отдалении кричали коростели. Дорога шла накатанная, пыльная. Телега катилась мягко, без стука. Справа потянулись белые, выстроенные в ровный порядок, одинаковые хатки. Я не успел спросить у отца, какая это деревня.
— Вот и Хохлы, — сказал он. — Опрятный посёлок они себе построили. Недавно приехали, а садочки уже поднялись.
