Мы проехали деревню. Ни в одной избе не светились окна. Летом в деревне редко когда зажигается лампа. Ужинали обычно или засветло, или на улице, при зоревом свете. Когда выехали на изволок, я увидал наш пруд. Он блестел от луны как зеркало. Мне показалось, что я на всю жизнь уезжаю от него, и мне на миг расхотелось уезжать от деревни. Отец подстегнул лошадь. Весело застучали по дороге тележные колёса. Овца подняла голову и стала биться, пыталась подняться. Наверное, ей тоже не хотелось расставаться со своими лугами и полями, где она паслась. И куры в кошёлке перекликнулись.
Отец разговаривал с матерью о хозяйских делах, а я вспоминал, как ходил с матерью по этой дороге в село, спросил:
— Мам, а озерко скоро будет?
— А ты забыл, где оно? — спросила мать. — Вон дяди Семёна берёзки темнеют — не доходя берёзок, озерко.
— А мы останавливаться будем?
— Не знаю, как отец надумает.
Отец повернул лошадь к озерку, отпустил чересседельник. Лошадь попила и повернула к дороге.
— Только губы намочила, — сказал отец. — До Новиковой мельницы теперь не проси пить.
— Дома хорошо напилась, — сказала мать, — не хочет.
— Пап, а мы на мельницу поедем? — спросил я.
— Мимо мельницы. Через брод будем переезжать.
— А там речка?
— Там речка Чернь течёт.
— И рыба в ней есть?
— Должна быть и рыба. Речка без рыбы не бывает.
Мы проезжали мимо берёзок, росших вдоль огорода дяди Семёна. Навстречу нам выбежали с лаем собаки. Отец окликнул их, чтобы признали. Собаки перестали лаять. К дороге вышел дядя Семён, поздоровался и спросил:
— На базар? Я тоже собирался, да на недельку отложил. Медку, может быть, качну. Там, будет мочало, прикупи. Кадушки перебирать надо.
— Посмотрю. И себе надо.
— Ну, с богом.
Дядя Семён остался у дороги. Мы поехали дальше. А дальше потянулась незнакомая мне дорога, по которой я ещё не ходил и не ездил. Отъехав от села, мы подъехали к Алаевке. На нас стали лаять алаевские собаки. Отец отбивался от самых злых и настырных кнутом. Я решил, что деревня называется Алаевкой потому, что тут много собак и они всех встречают и провожают лаем.
Когда отстали и замолкли собаки, отец сказал:
— Вот и до Ивана Иваныча добрались.
Я не увидел никакого Ивана Иваныча. У дороги темнел обломанный сад и развалившийся каменный сарай.
— Пап, а где Иван Иваныч? — спросил я.
— А вот тут он жил, лавку держал, торговлю вёл. В лавке у него товару было всякого. — Отец подстегнул лошадь, заговорил нараспев:
