Мишка принёс охапку травы и бросил её на меня, как будто ненароком. Я вскрикнул, спрыгнул с телеги и бросился за ним. Мишка нырнул в густые дубовые кусты и скрылся от меня. Я подошёл к отцу и пожаловался.
— Хорошо. Потом разберёмся. Неси пока на телегу траву, — сказал отец.
— Да, она холодная.
— Кто тебе сказал, что она холодная?
— Ногам холодно.
— Начни носить да попроворнее, не будет холодно. Я взял охапку травы, понёс и вдруг запутался в чём-то ногами и полетел вместе с ношей. Оказалось, я попал на пехтерь.
— Малый бросил тут под ногами пехтерь, — заворчал я, — спотыкайся за него.
Отец не обратил внимания на моё ворчание. Но тут, лишь я поднялся на ноги, на меня наткнулся брат с охапкой сена и свалил меня снова. «Не болтайся под ногами», — крикнул он и припустил к телеге. Я схватил своё сено и хотел его тоже сбить охапкой с ног, но он ловко увернулся, а я опять полетел в траву…
Отец набил травой пехтерь, оттащил его к телеге и поднял вместе с нами на телегу. Мы поехали домой, где нас ждала к ужину мать.
— Долго вы что-то, — сказала она. — Далеко ездили?
— Не близко да не шибко ехали. Куда торопиться-то? — спросил отец.
— Боковские уже выехали, — сказала мать.
Боковскими у нас звали всех, кто жил за прудом, на второй слободе. Вроде они жили сбоку главной слободы.
— Пусть едут. Мы и без них дорогу знаем, — сказал отец и принялся готовить воз.
Он свесил пехтерь наполовину за телегу, разровнял траву, сделав в задке углубление для овцы, которую везли на продажу, для меня, для мешка с дорожными продуктами и для кошёлки с двумя курами.
После ужина мы тронулись в путь…
Овца положила голову на сено и стала засыпать. Я решил всю ночь смотреть на звёзды, на дорогу, на поля, луга и сады. Мне в траве постелили так, что я мог лечь и вытянуть ноги, спать, как дома. Но я не лёг, поехал, как и мать с отцом, сидя в телеге, разве что не спустил с тележной грядки вниз ноги, чтобы они болтались в воздухе.
— Ты ложись и спи, — сказала мать. — Не выспишься, будешь варёным на базаре.
— Не, я смотреть буду, — ответил я.
— Насмотришься — дорога дальняя. И выспаться успеешь, и наглядеться на всё. Тридцать пять вёрст — не шутка.
На выгоне играла гармонь и девки пели частушки.
— Мам, а Мишка наш убежит на вечеринку, — сказал я.
— Ну, он не посмеет одну в доме сестру оставить, — ответила мать. — Скорее ты сбежал бы, а он у нас послушный.
— Не, я тоже не сбежал бы. Я тоже стал послушный. В школу скоро ходить буду.
