— Не может быть, — сказал отец. — Я насчитал миллиард и три звезды.
— А я насчитал триллион биллионов, — сказал Мишка.
— Вы не считали. Вы разговаривали, а я считал. Трибиллион не бывает, — возразил я брату.
— Бывает. Ты не знаешь ещё.
Я не любил, когда мне говорили, что я «не знаю ещё». Но в спор вступать не пришлось. Над нами повисла большая птица. Я увидел её сверкнувшие глаза.
— Пап, сова, — сказал я.
Сова комом бросилась к земле. На миг присела за телегой на дорогу и, взлетев, направилась к полю.
— Что она, пап? — спросил я.
— Мыша схватила, — ответил брат. — Совятам понесла.
— Я не у тебя спрашиваю, — ответил я.
— А он тебе верно ответил, — сказал отец. — Что нос вверх задираешь перед братом?
— Я не задираю, — ответил я. — Пап, а как сова видит мышей ночью?
— Такие у неё глаза.
— О, пап, опять она!
Я снова увидал над нами сову.
— Это другая, — сказал отец. — Они напеременках работают.
— А почему она мышей на дороге ловит?
— Вечером мыши выбегают на дорогу греться, а то и зёрнышко какое подобрать. Совушка их здесь и высматривает.
— А зёрен ещё нет, не молотили.
— Прошлогодние могут быть. Забилось зёрнышко с прошлого лета в трещинку в телеге, а тут тряхнуло — оно и выпало. Мышь на зерно, а сова на мышь.
— Сова за нас? — спросил я.
— За нас, — ответил отец.
— А звёзды за нас?
— За нас.
— А туман тоже за нас?
— Туман не за нас. И за нас. Когда от него цветы гибнут в саду — не за нас, а если в сухую погоду из него тучи собираются, дождик бывает — за нас.
— Пап, а лошади за нас?
— Ну! Вот ещё что вздумал спрашивать. Про лошадь! Да кто бы сейчас тебя в телеге вёз, если бы лошадь была не за нас?
— А она сама бы ехала, — сказал я. — Машины сами катаются.
— То машины, а это телега.
— Пап, а кто самый-самый, кто не за нас?
— Самый-самый — голод.
— А какой он?
— Он чёрный, из длинных, тонких костей, ростом до самого неба.
— Ас ним воевать можно?
— Можно, — ответил отец. — Трудом с ним воюют. Главное, победить его помощников: лень, сон, безделье, глупость — и победишь голод.
… За Глухой вершинкой отец остановил лошадь, взял косу и выкосил полянку у леса. Мишка взял из телеги пехтерь, большой верёвочный мешок, сплетённый как авоська, отнёс отцу. Я держал вожжи. Лошадь кормилась сочной травой. Она скусывала с таким хрустом траву, что мне немножко захотелось чего-нибудь поесть. Телега поворачивалась. Я тянул то левую, то правую вожжу, выправляя колёса, боясь, что лошадь вывалит меня из телеги в холодную росистую траву. Мне очень не хотелось мочить росой босые ноги. И я радовался, что отец оставил меня смотреть за лошадью, не позвал на помощь.
