Игорь сказал, что прочел то мое письмо с восторгом и страхом. Никто и никогда не принимал его целиком с такой щедрой благодарностью… И ему немного грустно, потому что: «Ты горишь слишком сильно. А сильный огонь быстро гаснет. Выгорит — и все…»
Что до упомянутых СМС-игр и других интернет-дел, то он не хочет, чтобы мы шли этим путем.
«Я не собираюсь тебе что-либо запрещать, особенно говорить мне
о твоих чувствах. Запретить могу лишь одно: удалять
наши письма. А вдруг у меня тут все пропадет из-за сбоев в компьютере? Кто тогда сохранит нашу переписку?..»
Жаль, что я не послушалась…
Пишу роман, чтобы воссоздать фреску, написанную красками его звенящей радостью крови…
По маленьким сохранившимся фрагментам я реставрирую роспись.
И малость этих фрагментов повышает их ценность тысячекратно…
«Я очень бы хотел жить поблизости,
наблюдать за тобой так, чтобы ты меня не видела.
Изучать тебя, впитывать, примерять и примеряться.
Привыкать к тебе, узнавать тебя, открывать тебя…
Лика, милая! Неужели и правда — жизнь еще не
закончилась?..»
* * *
«…Какой ты умница. Гор!
Невероятный просто умница!
У тебя чувство баланса изумительное.
Прости, что я так несдержанна.
Я буду стараться.
Не буду нежности говорить, не буду, не буду… буду!!!
Ты понимаешь, что мое „люблю“ — это хорошее „люблю“?
Из другого уровня понятий, не порченных еще, не траченных?
Я для тебя украла это „люблю“ у богов, и теперь они мечутся в поиске.
А они в отместку украли меня у меня. Конец сюжета.
Не бросай меня надолго. А если бросишь, найди потом, хорошо? Чистый мой. Драгоценный. Пусть тебя любят и не сильно мучают.
Я нашла в твоем письме одно интересное слово.
„Показано“.
У меня то же чувство, что мне показано.
Как израильтянам на краю пустыни была показана Земля обетованная. Земля, текущая молоком и медом. В ней жил другой народ, исполинский, который казался непобедимым. Землю надо было отвоевывать…
Я — не вояка. Беру только то, что дается. Это в жизни. Какая я в любви — я не знаю, потому что с каждой минутой убеждаюсь все больше: все, что было до тебя, — не любовь была, а ее предчувствие, ее обещание прийти, потому что никто из тех мужчин не был как я. Я была им всем „велика“, во мне было много такого, что им и не нужно было. Эта избыточность их восхищала или тревожила. Она была им инородна. Только Сережа отличается от двоих мужчин, впившихся мне в сердце с промежутком в 20 лет. Потому что он, не усваивая меня процентов на восемьдесят — sic! — принимает безоговорочно.
