Вдруг полился большой дождь. Знаете, когда Вы цитируете Окуджаву, у меня по сердцу проходит судорога…
Скажите же, что я прощена и все забыто, или пошлите меня грубо и далеко, пусть я сразу свернусь в ожоге, как кожа, выживу — хорошо, нет — еще лучше».
* * *
Я помню, что он написал в ответ:
«…Я не призываю теряться. Но что, кроме виртуала, возможно? Да ничего. А виртуал не обязательно должен выражаться словесно. Солнышко светит — это я Вам улыбаюсь. Дождик — тоже мой привет. Может быть, надо просто сделать паузу? Горячка, обиды, запал, интенсив — спадут, и все вернется?
Лика, спроси у себя, готова ли ты быть со мной ровной и спокойной, не мотать мне нервы и щадить, а не превращать общение в каменоломню».
* * *
Почему, почему этот ответ показался тогда таким оскорбительным? Потому что в нем сквозило неравенство чувств. Идеальное шекспировское воздаяние: «Любовью за любовь» — отсутствовало, а мое смятение уняло бы только это…
«…Игорь. Я просто надоела со своими метаниями и истериками, понимаю.
Солнышко, облако, дождик… Время — Ночь.
Еще одна НОЧЬ в моей жизни.
Господи, зачем я живу…
Я Вас отыскала вслепую, средь тысяч душ и нагромождений времен для чего??????????????????
Я не могу тебя терять, не могу, это последнее, что я вынесу.
Спасибо.
Я все услышала…»
* * *
Я все услышала. Своими ушами. Забавная инверсия смысла: «своими ушами слышала» — ведь это вполне может значить, что услышала на свой лад. Так и было. Я слышала в его словах лишь отвержение.
Вот только подлинно ли так?
Не закрывала ли я голову руками, уворачиваясь от взгляда неизбежной любви?
Без него было плохо. Писать ему я не могла. Не хотела навязывать себя. Просто не было слов. Мне нужен был знак от него. Зов.
Сегодня прошел почти год после развода Митьки Салтанова. И я получила от него письмо:
«…Лика, я влюблен!!! Не могу поверить. Знаешь, я словно лечу на дельтаплане, оттолкнувшись от самой высокой горы, лечу, и падаю, и разбиваюсь насмерть…
Но ветер носится надо мной, колдует, сращивает мои кости и вновь поднимает меня ввысь. Я хочу стать ветром. Тогда мне не нужно будет подниматься и падать… а пока сжимаю зубы от боли и замираю от счастья.
Целый год никого у меня не было, ни флирта, ни подружки. Не хотел… ничего и никого… И вот…»
* * *
Ну вот и хорошо, жизнь продолжается.
А я раскрываю еще один архив с письмами, и сердце распухает до самого горла, и пальцы дрожат.
После примерно двух недель мучения и молчания я решилась написать Игорю сама.
