Игорь растаял, разнежничался трепетно и высказался в том смысле, что жаль, что под этим музыкальным и трепетным текстом кто-то будет писать рецензии.
Я все поняла и сняла текст.
Получаю письмо:
«Любопытно наблюдать — один текст выставили, потом убрали, второй. Страницу пока еще не заблокировали?»
Отвечаю:
«То есть Вы не были против того, чтобы тексты висели? И я просто переоценила степень Вашей чувствительности? И мне можно все вернуть?»
Получаю пояснения:
«Реакции на тот и другой текст действительно чрезвычайно субъективны. В одном — моя жизнь, в другом — я сам. И то и другое я доверил Вам. Зачем Вы у меня спрашиваете? Что я могу Вам сказать? Если хотите, давайте превратим и то и другое в объект стороннего наблюдения. Будем вместе с посетителями рассуждать о метафорах, гиперболах, оксюморонах, о проявлении авторской позиции…»
Я жутко стервенею и начинаю бросаться камнями:
«Знаете, Игорь, то, что Вы сейчас написали, на мой слух, ужасно диссонирует вот с этим:
„Любопытно наблюдать — один текст выставили, потом убрали, второй. Страницу пока еще не заблокировали?“
То, что я, чтобы не делать Вам неприятно, убрала оба текста, было Вам любопытно?
И осведомились о незаблокированной страничке тоже из врожденной вежливости и природной любознательности? С доброй такой иронией?
Очень жаль, что я не умею хорошо посылать подальше. Для таких случаев пригодилось бы.
Но. Зато. У меня очень хорошо заледенели мысли и чувства. Теперь я смогу без всякого угара написать о Ваших рассказах.
Не беспокойтесь. Я хорошо напишу. Рассказы Ваши ни при чем».
О, как беспрепятственно мое холодное бешенство передается ему:
«Ну что ж…
Про диссонансы могу сказать, что Вам, сударыня, медведь на ухо наступил. Вы ухитряетесь слышать от меня, при моей предельной искренности, видимо, то, что Вам хочется в данный момент услышать.
Мне надоело доказывать Вам, что я белый и пушистый. Я такой, какой есть.
Хотите послать? Не трудитесь. Я и сам уберусь. Видимо, Вы добились того, чего хотели.
Спасибо за общение. Всех благ».
Ах, я понимаю, понимаю, что он, конечно, дитя дурное. Но я вот обидела его все-таки.
Вместо ответа — потому что как же отвечать на такое письмо! — даже я не могу — написала для него вот это.
Как странно…
Я бросаю тебе злые слова, потому что хочу, чтобы своим прикосновением ты сделал чудо — преобразил их.
Мне видится, что ты, смеясь, ловишь брошенные камни моей горечи и превращаешь их в цветные шары жонглера. Тонкие твои пальцы мелькают, творя фейерверк преображения: с шаров вдруг, спиралью, ползет кожура, и в воздухе пахнет раненым апельсином и немного зеленым яблоком…
