Ну а мОроки возникают — пусть их, тем радостнее ясность, да?
И я понимаю, что Вам влюбленность эта мнимая моя была ни к чему. Скорее, досадная помеха в общении, хорошо, что все прояснилось.
Пожалуйста, не корите себя, что вывалили всю свою спрессованную жизнь „на хрупкие женские плечики“.
Нету у меня хрупких плечиков. Лет с шести уже не было».
…Почему я написала про шесть лет?.. Мое взросление началось с шести?..
А до этого? До этого было детство. И я отчетливо помню свой последний детский день…
Детский день
Ленивым субботним утром, пока родители спали, Лика пришлепала на кухню босиком. Взяла в холодильнике бутылку с голубоватым молоком. Осторожно наливая, все равно пролила. Надо вытереть, а то…
Тряпку, хоть и чистенькую, брать противно. Этот обрывок майки живет странной жизнью, пугает обреченно-грязным цветом, дохлым запахом и круглыми дырочками-ранками.
Но вытирать пролитое молоко надо, и именно вот этой тряпкой, подсохшей за ночь, нехотя вбирающей в себя перламутровые капли. Теперь двумя пальцами взять — и кинуть в раковину, пальцы нервно вытереть о пижамные штаны, все.
Где же пряники?
Пятилетняя Лика собирала вкусы. Она сочетала их и лелеяла в памяти. Вот этот вкус — молока и пряников (только не мятных!) — был одним из любимых.
А, вот они где, в целлофановом мешочке. Пряник шоркнул глазурью по передним зубкам. Теперь сразу глоток молока — холодное! — и жевать, жмурясь от сладости, от нежного слияния податливой пряничной сути и белой молочной холодности, и в носу делается щекотно-приятно.
Лика болтала ногами и смаковала вариации: меньше пряника — больше молока, совсем чуть молока — в полный рот жеванного всухую пряника. Ушла с головой в ощущения.
Очнулась, когда молоко в чашке кончилось. Сползла со стула.
В комнатах тихо и солнечно. В прихожей висит папин пиджак на крючке. Мамины вещи всегда в шкафу.
Пиджак пахнет папой. Сигаретами пахнет, не дымом, а знойно и лениво, сладко-пряным табаком, а еще чем-то грубым, что Лика определяет для себя как «пахнет мужчиной». (К «женским» запахам она относила приторный аромат пудры, острый и колкий запах новых маминых капроновых чулок, вонь хозяйственного мыла из выварки и почему-то запах аптеки).
Она погладила пиджак и стала доставать из его карманов всякие мелочи. Тяжеленькая зажигалка, пахнет бензином. Огонь — нельзя, подержим в руках, понежим пальчиками овальные бока и — в сторону. А вот сигареты в мягкой пачке. Ровненькие белые стволы, шелковистая бумага, крупинки коричневого табака внутри. Табак — это такие взрослые конфеты, только их не едят, а вдыхают, и от них не сладкие слюни, а синий дым. А это у папы деньги. Тусклые, желтые и белые, круглые денежки, такие папа ей дает на мороженое и газировку. Папа дает, мама никогда. Две круглые желтые денежки — стакан газировки с сиропом. Можно купить с двойным сиропом, но нужно уже восемь копеек. Однажды в гости приезжал дядя Федя, они с Ликой пошли через дорогу к будке с газировкой и купили себе воды с ТРОЙНЫМ сиропом, по двенадцать копеек за стакан. Тройной сироп — это очень, очень вкусно, просто полный рот вкуса и звенящий запах там, где начинается нос. Двенадцать копеек — это одинаковые белая и желтая монетки.
