Да я каждый день буду приходить и платить за эту роял-инъекцию! Шутка, конечно. Точно знаю — не принцесса. Королева.
Ходила туда почти каждый вечер за хлебом из «Британских кондитерских».
Замечала, каким одутловатым становится лицо парня. Конечно, он пил. Много.
Клала деньги в шляпу каждый раз. Он начал узнавать меня. Молча улыбался. Молча благодарил.
Иногда у него болела голова. Вечера тогда были темные — ранняя весна. Поэтому я шагала домой и шевелила губами — молилась о нем, о его друге-гитаристе, чтобы не пропали, чтобы вышли на твердую дорогу. А потом они пропали.
Наверное, нашли другое место, или их прогнали.
Но люди, осененные городом, всегда заступают на мои пути.
На Большой Московской остановил меня как-то жестом вальяжный господин. Был он овален животом, сед и запущен. Пиджак, провисшее трико, шлепанцы. «Я литературный критик», — сказал он с такой интонацией, что я сразу поверила.
«Моя фамилия — ***ский. В Питере осталось всего три литературных критика: ***ов, ***цев и я. Вы обо мне слыхали? Или читали?»
Немного удивившись, что я не слыхала и не читала, он великодушно начал пояснять — что и кто. Но с удовольствием прервался, чтобы ответить на мое «Чем могу помочь?».
Вот тут, вслушайтесь! Он ответствовал: «Хотя бы пятьюдесятью рублями, потому что Верочка меня оставила».
С достоинством принял бумажку, восхищенно оглядел меня, признал редкостной красавицей и откланялся.
О, город, где за подаяние ты — принцесса, за полтинник — редкая красавица, мне ли не любить тебя!
Питерский двор-колодец — это самая настоящая акустическая пыточная.
Окно моей спальни смотрит в квадрат двора.
Днем каменный шурф тих. Иногда лишь забежит пара пацанов, отстреливаясь от «врагов» пластмассовыми пулями. Или забредет ватажка подростков — выпить по банке пива подальше от взрослых глаз.
Обычно я обитаю в периметре кровати, которая только чуть-чуть больше спальни. Шучу.
Кровать эта обширная чуть меньше спальни.
Днем на ней царит ноутбук и ждут очереди на мое внимание: книжка для перевода, книжка «почитать просто», очередной первоисточник по философии, пара отчетов для перевода, пара яблок — набить оскомину, шоколад — сбить оскомину и орешки кешью — в помощь слабым моим мозгам.
Днем здесь мой офис. (А что делать? В детской и гостиной — все занято!).
Когда во двор забредают дети, я появляюсь в окне своего второго этажа и тихо говорю им: «Знаете, вы не представляете, какая здесь акустика».
Они смолкают. «Акустика» их озадачивает. Я не знаю, что им мерещится за этим словом, да и не важно. Это действует — и славно.
