В одной сандалии, мятом платье, но с сумкой и книжкой, я стояла в кучке прибитых людей и молчала. Детеныш внутри тоже по-взрослому молчал.
Подошел какой-то смешной дребезжащий автобус, и всех пассажиров куда-то повезли.
Не сразу спросила — куда. Оказалось — немного в сторону от того места, в которое направлялась я.
Водитель, поняв из моего лепета, что еду не туда, остановился.
Тормознул проезжавшего жигуленка и, наскоро что-то объяснив шоферу на мужском языке, умчался, позвякивая жестянкой автобусика в рыжей пыли грунтовки.
Я села в старенький жигуль. Белесый шофер смахивал на маньяка нарочитой пресностью и безликостью. Но мне было все равно.
Он и правда стал ко мне клеиться. К сильно беременной. В одной сандалии с книжкой в руках. Дурак.
Но его быстро привело в чувство случайно выясненное знакомство с моим свекром.
О, мужской мир! Загадочный и непредсказуемый!
Приставать с настырными нежностями к выбравшейся из аварии беременной женщине — можно. Но если ты знаком с отцом ее мужа — нельзя. Ну просто законы Мёрфи и следствия из них…
Как бы то ни было, мы с ребенком выжили в той аварии.
Остался лишь липкий страх. Он впился в кожу от корней макушечных волос до смешно поджатых мизинцев на ногах. Словно души погибших в той аварии дохнули жутью умирания на нас, уцелевших, и эта испарина смерти никак не сойдет с наших лиц…
На память о том касании смерти у ребенка осталось «везение» случайных травм.
Сталактит в пещере рассекал кожу на голове до белой кости.
Падение с турника на детской площадке вызывало сотрясение мозга.
Ободранная коленка распухала раной на два месяца чисток и перевязок.
Поход на каток оборачивался выбитой коленной чашечкой и двумя месяцами гипса.
«Дух смерти преследует дитя», — авторитетно заявляла бабушка, истово отмаливая, заслоняя, отводя незримое зло.
Дитя морщилось, я молчала…
На все вопросы есть доступные, четкие, неправильные ответы.
Мне нравятся ответы, которые как отсветы.
Как знание, которое четко во сне и испаряется с первой сменой декораций пробуждения.
Маленький затаившийся комочек в животе проигнорировал сроки прибытия в мир. Миновала сороковая неделя и даже сорок вторая, а детеныш не просился наружу.
Меня отвезли в роддом.
Меня наблюдали и кололи синестрол.
В ночь, когда начались схватки, роддом планово закрыли на сутки для приема рожениц, и в родзале на «арене» я была одна. Размягченные отсутствием других пациенток акушерки были со мной милостивы.
Меня обихаживали, как свою.
