Вы говорите: „Не могу жить в нелюбви. Мне нужны нежность, забота, внимание“.
Но нежность, забота и внимание — это и проявления любви, и сами по себе существующие вещи.
В моем арсенале это самые задействованные вещи, даже в отношениях с теми, к кому равнодушна. Это просто часть меня, которая постоянно эманирует, — и все.
Похоже, Вас заинтриговал человек, которого я полюбила.
Он слишком старался совместить несовместимое.
Знаете, он всегда очень любил свою жену и не мыслил влюбиться в кого-то еще.
Даже когда признавался мне в любви, сказал, что жену его это чувство нисколько не отменяет, он ее любит по-прежнему — как жену. А меня по-другому. Но „очень немыслимо сильно“.
У меня же психология гадкая. Я в списки не вхожу ни под каким номером.
Или я, и только я, — или никак, и не надо мне ничего.
И больно мне было главным образом от этого. Невозможность облечь любовь в материю тел — боль от этого была по порядку второй.
Вот Вы пишете, что если Вы вне тактильных отношений с любимой женщиной, то можете испытывать абсолютную, Божественную любовь, желать счастья и даже помогать семье — мужу и детям любимой, без всяких претензий.
Вы умница — все правильно расставляете.
Именно поэтому мы и руки себе за спину сводили (когда я говорю „тактильные“, я имею в виду обычное касание — то есть даже коснуться руки мы не решались).
И практиковали „Божественную любовь“ к спутникам друг друга, и задыхалась я от того, что порой это казалось невыносимо пошлым…
Он дружит с моим мужем. И не смеет предать эту дружбу. Чертово благородство…
Спасибо, что вспомнили Бердяева. Это правда, что самое тяжелое и мучительное — не неразделенная любовь, как обыкновенно думают, а любовь, которую нельзя разделить.
Нельзя. Именно что нельзя. И точка
Свои тексты об этой любви я писала „по горячим следам“. Чтобы хоть куда-то сбыть…
Считается, что противоречие между жизнью и смертью можно преодолеть только духом.
Тогда противоречие между телом и телом можно преодолеть только любовью. В этом смысле Эрос и Танатос всегда вдвоем, не правда ли?
Лика».
«…Простите, Игорь, что не сразу отвечаю.
Знаете, мне кажется, что я исповедую верность не только ради мужа — человека, который ее достоин, но и ради себя.
Ради своего равновесия.
Поэтому это не бремя и не несвобода. Это режим существования, выбранный добровольно, исходя из некоего оптимума.
А может, эта нравственная установка еще просто не подвергалась настоящим искушениям…
А вот с мужем моим случилась однажды беда — случилась у него близость с одной бывшей пассией. Я бы и не знала никогда, да он сам решил рассказать обо всем спустя семь лет после самого „события“.
