Это причудливое пересечение траекторий судеб, но оно не исключительное. Таких пересечений может быть много. Много разных любовей…
В той жуткой ломке я сохранила себя кое-как.
Сохранила близких от ран, и боли, и смятения.
Что осталось мне?
Все та же я.
Я есть у себя.
И рассказы. Самый первый — наивный и нервный — назывался „Чужой“. Они зажили своей жизнью — есть сеть, есть ниточки в новое, к новым людям, даже иногда случаются большие радости, как Вы.
Ну вот.
Повестнула Вам о себе.
Лика».
Чужой
Она влюбилась смертельно остро, неожиданно для себя, но если бы кто-нибудь из знакомых об этом узнал, вряд ли удивился бы.
Люди, знавшие их обоих, мысленно сопоставив ее с ним, немедленно чувствовали сходство и парность.
Ничего не менял тот факт, что оба уже принадлежали разным семейным пьесам намертво.
Ни он, ни она не мыслили разрыва сюжетной линии жизни, чтобы потом тачать лоскутное одеяло вторичного счастья вдвоем.
Надо было жить с этой раной в голове и стоном в горле.
Ей было бы легче, знай она, что он чувствует то же.
О да, он давал ей понять, что видит ее и выделяет из всех, что даже любит. Но это было неуловимо-двойственно, полудружески, словно она была пикантной мелочью в его энергичной жизни.
Она, конечно, могла без него жить.
Но совсем без него.
Так, чтобы не видеть и не знать его.
Внушить себе, что придумала его, приснила себе.
Переболеть и выздороветь, чтобы не текла кровь из головы.
Первые месяцы они просто дружили.
Она ходила по краю легко, как слепая. Он был для нее жителем Олимпа, которому внимала и восхищалась.
Чтила его возвышенно и отстраненно — апологетка и идиотка в одном лице.
И оказалась не готова к тому, что он так волнующе красив и так бесспорно мужественен.
Хотя, нет, это ни при чем — полюбила бы его, будь он толст, лыс и безобразен.
Приговорена была к этой любви, и приговор был приведен в исполнение…
Теперь этот абрис шероховатой щеки в полупрофиль ранил взгляд.
И голос его был как шероховатая небритая щека…
Всегда хотелось легонько провести пальцем по этой шершавой поверхности.
И при мысли об этом в голове перестукивались строки Сапфо: «Богам равным кажется мне по счастью человек, который сидит к тебе близко-близко и, обращенный к себе, твой слушает голос».
Странную бесчувственность, почти стерильность ощущала она при случайном физическом касании. Любовь к нему никак не соприкасалась с желанием обладать. Словно она еще мала и ничего не знает о взаимодействии полов, а только испытывает необъяснимое притяжение…
