Самое жуткое, когда он сидит тихо и вдруг смотрит странными глазами и говорит: „Кажется, я схожу с ума“.
В такие моменты не до сохранения себя от разрушений. Не до счастливой своей совпавшей любви.
В такие моменты очень четко знаешь, что если что и разрушит, так это сознание своей причастности к его разрушенности.
Если с ним что-то случится, от этого не оправиться никогда…
Ночью проснулась от странных шумов. Побрела на звук. Он скрючился на коленях и рыдал громко, рядом работала на отжим стиральная машинка, тарахтела в такт рыданиям. Сочетание этих звуков — такой сюр и так страшно ночью, когда проснешься.
Когда кофе был готов, Сережа подошел ко мне с белой гладкой чашкой. Патина муки на глазах.
Разомкнула рот на „спасибо“ и вдруг сказала:
„Знаешь, для меня — честь, что ты так сражаешься за меня!“
А он упал на колени, спрятал лицо мне в живот и зарыдал».
Там, где она обитает (окончание)
Лика совсем запуталась в своих ощущениях. Или в отсутствии ощущений?
Привычный ее камертон — чувство вины — исчезло. Она не испытывала долженствующей виноватости ни по отношению к Сергею, ни по отношению к детям.
Почти неодолимая сила вовлекала ее в орбиту неизведанного, исторгала из привычной колеи.
Равный по силе противовес удерживал ее в семье.
Будь Лика не так прилежна, связи были бы не столь прочны, не столь наполнены жизнью, ее кровью и лимфой.
Будь она не так щедра, вложения ее души не довлели бы теперь неодолимо.
А Лика была щедра. Ее безоглядная расточительность пленяла всех, потому что давала знак, надежду, что где-то, совсем близко, есть некий чудесный резерв, неисчерпаемые ресурсы неземного происхождения.
…Какой бы вам рассказать случай из ежедневной россыпи?
Ну вот, на рынке, скажем. Покупала Лика кусок телятины, чтобы там же его измельчили в фарш. Очень удобно. Мякоть телятины лежит ломтями. Серединный широкий срез свежо сверкает. Рядом лежит скромный тусклый конус края окорока. Стоят одинаково и середина и край вырезки. Продавец берет лучший кусок, но Лика протестует: «Мне все равно на фарш, а этот вам легче будет продать». Опешивший продавец еще надеется, что неправильно понял Ликины слова, что-то возражает, но его уже пленяет приоткрывшаяся на миг завеса идеального мироустройства, где каждый стремится к целесообразности, небрежа искусом тщеславия и беспричинного притязания…
Смешно, через пару дней Лика пришла за бараниной, и прежний продавец воскликнул: «Тамара, вот та дама, о которой я тебе говорил!»
