— Оденьтесь, — прокричал сквозь грохот Василий, но Дублович сильнее наклонился в окопе, и в тот же миг над их головами просвистели осколки. — Оденьтесь, — повторил Василий. — Скоро это кончится.
И оно действительно скоро кончилось.
Так скоро, что Василий не поверил коснувшейся его тишине: он приподнялся, чтобы опять посмотреть на озера. Неправдоподобно спокойная, будто в нее не только минуту назад, а никогда в жизни не падали снаряды, вода блестела под косыми лучами, искристая, но странно неживая.
А вдалеке, едва различимые, маячили в перебежках немцы.
«Как отталкивающе похожи они на стадо небывало крупных переселяющихся лягушек», — подумал Василий невольно.
Через минуту, поднявшись, «лягушки» пошли в атаку.
Пулеметчики, как по уговору, повернулись к командиру роты, ожидая команды. А он считал, что еще рано.
Василий не мог бы утверждать, что был убежден в своей правоте и что готов доказать ее, он просто чувствовал, что еще не настало время обнаруживать пулеметы. К тому же скоро немцы, втягиваясь в сужающуюся воронку межозерной перемычки, волей-неволей уплотнят цепь, и тогда наступит ожидаемый момент.
На западе из-за горизонта торчала половина солнечного диска, и в свете его лучей лица все приближавшихся немцев были красными.
И такими же красными, будто в подкрашенных перчатках, были их руки.
«Бить по линии рук», — мелькнуло у Василия, но он все еще выжидал. Пулеметчики нервно переминались, первые номера (руки уже на рукоятках, пальцы на гашетках) все чаще оглядывались на ротного.
А Василий ждал, когда, как было условлено, заговорит пулемет Дубловича.
Цепь гитлеровцев сжалась до предела, даже слегка — и тоже вынужденно — прогнулась вперед, и по этим передним прицельно, с короткими перерывами полоснул Дублович.
И было отчетливо видно, как одно за другим гасли красные пятна лиц.
Те из наступающих, что встретились с пулями на бегу, падали с разгону ниц, а успевшие остановиться запрокидывались назад, выбрасывая в стороны и вверх кривые, точно покореженные руки.
А в совсем уже сумеречной дали показались еще две немецкие цепи.
И по ним-то, когда первая из этих цепей стала втягиваться в воронку перемычки, открыли огонь оба спаренных «максима».
Немцы залегли и начали, отстреливаясь, пятиться. Цепи их смешались, земля кишела кричащими и падающими фигурами, мятущийся клубок паники откатывался с перемычки в степь.
А с бруствера, бессильно цепляясь за мокрую землю растопыренными пальцами, медленно сползал на дно окопа, прямо к ногам Василия, убитый автоматной очередью второй номер.
