Не успел Кен закончить со Стриженовой, как заметил за соседним столиком модного фотографа Владимира Глынина. На нем, помимо широкой улыбки, была серая шерстяная шапочка и свитер в розовый и зеленый ромбик с актуальным V-образным вырезом. Будучи артистической натурой и другом Алехина, Володя позволил себе подпустить эмоциональности: он обнял Кена, как обнимают любовника в джакузи, и приложился к его трехдневной щетине: «Кеша! Отлично выглядишь!» — Медовые глаза Глынина шептали много больше. «Спасибо, Володька, у тебя красивый свитер», — доверительно сообщил Алехин. «Спа-асибо-о, — игривым баритоном ответил Глынин, — это Pringle… Ой, можно я вас познакомлю», — бархатистый и певучий голос фотографа звучал так торжественно, будто бы Кену предстояло долгожданное знакомство с воскресшим Рабиндранатом Тагором.
За Рабиндраната Тагора на этот раз была обычная рублевская клуша с силиконовыми губами, которая от скуки намеревалась снять с Глыниным собственное портфолио. В нем она должна была предстать в образе, превосходящем Мадонну, Монику Веллуччи и Еву Лонгорию, вместе взятых. Если бы клуша знала, кто такой Рабиндранат Тагор, — то и его тоже. Но она не знала — зато видела где-то Алехина и уже чувствовала, что ее замысел начал приносить первые плоды в образе симпатичного известного мужчины, с которым только что целовалась звезда… — «Ну эта… как ее? Господи, забыла… Крутится на языке же… Ах да — Дана Мцитуридзе!»
Отдав должное Глынину и рублевскому Рабиндранату Тагору, Алехин огляделся — не поцеловать ли ему еще кого-нибудь? — и тут заметил за своим столиком Кристину. Она была в черном свитере, белой рубашке с размашистым воротником и казалась абсолютно «своей» в «Воге», будучи одновременно чужой в атмосфере самодовольного и самовлюбленного праздника жизни. Глаза ее были умными и жесткими, линия шеи волевой, а спины — агрессивной. Она с иронией смотрела на телодвижения Кена и, когда он наконец увидел ее, улыбнулась уголками озорных глаз.
— Sorry, обычный светский моцион, — сказал Алехин, опускаясь в кресло напротив. — Надо со всеми поздороваться и облобызаться.
— Ну, ты еще не закончил. Вон как они все на тебя уставились.
— Понимаешь, мы здесь все вампиры, — Алехин блеснул наглыми глазами.
— Господи, Пелевина начитался! — Тогда роман «Empire V» читали все.
— Отнюдь, это Пелевин каким-то загадочным образом проник в самую мою суть и в суть всех этих кровососов. Понимаешь, мы вампиры не потому, что ходим в черном и ведем ночной образ жизни. Подобно вампирам, чахнущим без «красной жидкости», мы вянем без регулярной дозы светской любви, без поцелуев и вспышек фотокамер. Любовь бодрит, расслабляет и делает нас смелыми. — Глаза Алехина, четверть часа назад блеклые и испуганные, теперь действительно искрились и выглядели опьяневшими. — Свет существует вовсе не потому, что бутик постельного белья Frette можно открыть не иначе как в присутствии Ольги Слуцкер и Полины Дерипаска, а потому что всем нам надо время от времени слетаться — мужчинам в черных костюмах, женщинам в вечерних платьях — и любить друг друга.
