В доме, какую вещь где поставила, положила или повесила, там она и стоит, и лежит, и висит: стопка газет на столе, численник на стенке, полотенце на гвоздике, самовар у печи, сахарница с конфетами на тумбочке, плащ с резиновыми сапогами в сенцах, банки с молоком в чулане. Ни окурка в пепельнице, ни обгорелой спички. Самотканые дорожки в горнице, как расстелены, так и не стронуты с места.
Теперь в своей одинокой жизни она обходилась одной ложкой, одной вилкой, одной тарелкой, одной чашкой с блюдцем, хотя полная горка набита посудой. Уже не хотелось одеваться понарядней, покрасивей, хотя было во что; даже сон некому рассказать, как некому пожаловаться на усталость в руках и спине, на плохое настроение или погоду.
Одна… Порой реветь хочется. И ревела, умягчала душу бабьими слезами. И, когда одиночество особенно допекало, садилась писать письма дочери, сыновьям. Или шла на ферму задолго до дойки, всегда находилась работенка ее сноровистым рукам. Был телевизор, но она его не любила. Особенно молодых певцов, как они кривлялись перед микрофоном, силу некуда девать, словно напрочь забывали: вышел петь — так пой. Чтоб песня увлекала, знобила сердце, волновала до слез… Радио ей больше нравилось. Зимними вечерами слушает, слушает, забудется, уснет.
Легче всего на работе, на людях, даже легче постоянно вертеться по двору или копошиться в огороде, а как закроешь за собой дверь, так ты уже и одна. Дочка Сима в Красном, художник-ювелир, хвалят, это и ей, матери, дорого. Геннадий в Костроме. Этого, можно сказать, они с отцом сами спровадили в город, хватили лиха с пустыми палочками-трудоднями, досыта настрадались, вот и захотелось, чтоб у детей жизнь сложилась по-другому… А Коля на службе, тут уж ничего не сделаешь.
Он прав, прав тот голубоглазый студент, спросивший напрямик, куда же они дели своих сыновей и дочерей. Горькие слова, а ответ держать надо. Перед собой… Куда? Отправили по городам. То война обкосила деревни, то сами побежали из них, бросая родительские избы. Будто разум затмило людям. А кто же… кто же будет кормить эти города?
Третьего дня возвращалась Анна со Светкиным отцом Родионом Завьяловым с сессии сельского Совета, обсуждали работу магазина: один на семь деревень. И так наловчилась Лизутка Рассохина, заведующая, гнать план, что впрок снабжает жителей только одной водкой, забывая даже про соль, спички… Ох, попарили ее депутаты! И — поделом!
Родион, рослый, крупный, шагает вразвалку. Обогнули тропой картофельное поле, подошли к чистому сосновому лесу. Перед тем как нырнуть в лес, Родион притушил сигарету. Поинтересовался:
