Я не в обиде на Ма, что креп-жоржет цвета чайной розы и крепдешиновое серое в цветочек ей дороже, чем память о сестре. Она бы хотела не помнить, а забыть. А впрочем, я не знаю. Можно легко ее понять. Положение ее трудное: иметь в доме племянника, родство с которым как бомба с часовым механизмом. Об ее аристократическом происхождении уже забыли благодаря мужу, который относится к новой советской элите. Но забудут ли, что мой отец, представитель древнего дворянского рода, вместе с бароном фон Унгерн сражался с большевиками на Дальнем Востоке? Вряд ли.
Третьего дня я слышал, как Ма сказала по телефону графине Симонич: «Он ребенок и не понимает, что живет под угрозой смертной казни». Это глупо! Я не ребенок, мне семнадцать лет. И я понимаю: в любую минуту могут явиться с обыском, арестовать. Я не приношу вреда советской власти. Ко мне нельзя применить кодекс Наполеона, где намерение приравнивается к деянию, так как у меня нет намерения вредить советской власти. Но я понимаю, что логика здесь отсутствует: меня могут арестовать за будущее. Вдруг я принесу вред завтра, через месяц, через год? Аbsurdе, но приходится с этим жить… К тому же есть еще мысли. Меня могут арестовать за мысли. Это я смеюсь, конечно.
Портниха (Цецилия Карловна) налила мне после молока еще киселя и предложила пирожков. Я пил кисель и думал: сейчас нигде не кормят, а тут кисель с пирожками, печеные яблоки.
Мы вели беседу, буквально со второй минуты стало понятно, что портниха — дама из хорошей семьи, из бывших, вынуждена зарабатывать на жизнь, на содержание этой квартиры, на кисель с пирожками…
Она спросила, чему я учусь. (Неужели, глядя на меня, сразу понятно, что я не работаю на заводе? Это все мой «аристократический вид», длинное лицо, тонкая фигура.) Когда я нехотя сказал, что провалился в Академию художеств, но все равно стану художником и пока начал заниматься у Филонова в МАИ[10] (это почти правда), она улыбнулась. Я смутился, что она улыбается моему провалу, и пробормотал, что Филонов тоже поступил в Академию не с первого раза и был отчислен за то, что «своими работами развращал учеников», а теперь его называют величайшим в Европе и Америке…
Не говорить же, что Филонова, сына прачки, в царское время в Академию приняли, а меня не приняли за плохое происхождение. Не помогла ни протекция мужа Ма tante, ни наши с ней собственные связи с миром искусства Ленинграда: художница Вера Ермолаева училась с моей матерью в гимназии княгини Оболенской… актриса Тамара Глебова
