— Только этого не хватало! — подтолкнул Сотирис Петроса.
По другой стороне улицы проходил отряд итальянцев с помпонами и петушиными перьями. Они шли и пели как ни в чем не бывало, точно папа Петроса не переставлял каждый день на карте флажки, которые дошли почти до моря в Албании. Да, значит, и союзнички шествуют как победители по Афинам!
Петрос сжал кулаки. Приблизительно то же ощущал он, когда в драке на школьном дворе побеждал своего ровесника, а потом появлялся мальчишка постарше и, конечно, клал Петроса на обе лопатки. У Петроса щипало тогда глаза от слез, которые он едва сдерживал, его душило чувство несправедливости, но что поделаешь, если старшие вершат правосудие, а кто поменьше и пикнуть не смеет!
«Ко-мен-да-ту-ра», «Ко-мен-дант», «Ко-мен-дант-ское уп-рав-ле-ние», — по слогам читали они с Сотирисом новые вывески, появившиеся в изобилии на зданиях. «Ver-bo-ten»[15], — с трудом разобрали они надпись, которая красовалась всюду, куда ни погляди. Петрос решил спросить потом Антигону, что это значит. Она выучила несколько слов по-немецки, когда дружила с мальчиками из немецкой школы.
На углу улицы сидели два оборванца, греческие солдаты, и усталыми, безжизненными голосами просили у прохожих милостыню:
— Помогите нам вернуться домой…
Подойдя к одному из них, Сотирис внимательно посмотрел ему в лицо.
— Чего ты уставился? — потянул его за рубашку Петрос.
— Так просто, — ответил тот, когда они отошли немного подальше. — Мне показалось сначала, что это мой папа.
— Вот увидишь, он обязательно вернется, — убежденно сказал Петрос. — Может быть, он потерял память… Я читал о таком случае в одной книге.
— Ох, иди ты со своими книгами! — вспылил Сотирис, к удивлению Петроса.
Они дошли до площади Омо́ниа и решили, повиснув на буфере трамвая, вернуться домой, как вдруг увидели, что со всех сторон туда сбегаются люди. На их вопрос, что случилось, им ответили шепотом:
— Пленные…
И мальчики, увлеченные толпой, побежали за какой-то толстой женщиной, которая теряла на бегу шлепанцы и задыхалась, хрипела, как кузнечные мехи. Возле Политехнического института народ остановился, остановились и мальчики. В саду сидели на земле солдаты в английской форме. Одни, полузакрыв глаза, подставляли лицо полуденному солнцу, другие прятались в тени хилых померанцевых деревьев. Казалось, они играют в игру под названием «Замри»: если тебя коснулся тот, кто водит, ты должен застыть, приняв какую-нибудь позу, а если пошевельнешься, то «погорел».
