— Я не боюсь твоего Жабу, — пробормотал он и поразился своей смелости. Он собирался сказать совсем о другом — о Майкле, распевавшем «My bonny lies over the ocean…»[14]
— Петрос!
Он пришел в себя, услышав испуганный крик мамы, и сам не помнил, как очутился дома. Мама вся дрожала.
— Ты накличешь на нас беду, — бранила она его. — Больше не смей подходить к собаке. — Увидев, как он насупился, она продолжала: — Думаешь, мне легко здороваться с Лелой и ее матерью? Но что остается делать?
К счастью, Антигона приняла его сторону. Они решили не здороваться больше ни с матерью, ни с дочерью Левенди, даже если столкнутся с ними нос к носу на лестнице. А Шторма они непременно спасут. Если Сотирис откажется им помочь, они и сами это сделают. Петрос чувствовал, как его душит нестерпимая ненависть к Жабе, немцу, избивавшему привязанную собаку за то, что она не желала признать его хозяином.
Сотирис согласился участвовать в спасении Шторма и предложил поискать людей, которым можно отдать собаку. Петрос вспомнил о Яннисе, гимназисте, который жил в доме напротив и иногда помогал Антигоне решать задачи по математике. Завтра он сходит к нему. Вот если бы к Яннису обратилась Антигона, которая ему нравилась, он несомненно сразу предложил был ей свои услуги. Но эта дурочка предпочла Димитриса, такое ничтожество!
— А правда, куда девался твой Димитрис? — спросил Петрос сестру, вспомнив о ее поклоннике.
— Во-первых, он не мой, а во-вторых, я не желаю его больше видеть.
— Почему? — удивился он, припоминая, с каким гордым видом шла Антигона с Димитрисом в кино.
— Он сказал мне при последней встрече, что победят немцы, они, мол, мастера воевать.
— Но он же ходил в американский колледж! — воскликнул в недоумении Петрос, но Антигона молчала, и он снова задал ей вопрос: — А теперь кто тебе нравится?
— Теперь оккупация, — произнесла она с таким драматизмом, что ей позавидовала бы дедушкина Великая Антигона.
Когда Петрос и Сотирис после вступления немцев в Афины прошлись по улицам, им показалось, что они попали в чужой город. Афины заполонили Жабы, которые, вместо того чтобы разговаривать по-человечески, скрипели: «Хруст-христ!», точно щелкали ножницы, разрезая картон, как на уроках труда в школе при полном молчании класса. Господин Лукатос хотел, чтобы ребята сделали из картонных домиков целый город. Но они не успели его закончить, как началась война… «Хруст-христ!», железный порядок — вот во что превратились теперь Афины.
