— Потерявших разум от своей веры.
— А.
— Но вы недооцениваете смысл религии. Это не просто сказки. Люди привыкли строить свою жизнь по религиозным механизмам, хотя бы и не верили в самих богов. Просто потому, что их так воспитывают уже по крайней мере тысячу лет.
— И что же это за механизмы?
— Вы, Егор, даете этим людям новую жизнь. А они привыкли думать, что новую жизнь дают боги. И с этим ничего не поделаешь.
— И что мне теперь — гвоздями себя прибить? — раздраженно сказал Егор.
Пётр Ипполитович усмехнулся.
— Это дало бы кратковременный эффект, но в целом сказалось бы негативно, так как мы потеряем лидера.
— А?
— Нет, так делать не стоит. Хотя к разговору сегодняшнему нам, видимо, еще предстоит вернуться. Спокойной ночи, Егор.
Он ушел, и Хрулёв остался один. Пётр Ипполитович помогал ему, внося организационное начало, но всё же и раздражал. От него он усваивал слова иного, прежде непонятного ему мира, и хотя еще не научился пользоваться ими в совершенстве, но уже прекрасно понимал.
Впоследствии Егор часто вспоминал этот разговор, ловя на себе взгляды солдат своей армии, исполненных чем-то большим, чем отношением солдат к командиру. И, главное, его личная борьба, с которой всё начиналось, приняла теперь характер общей борьбы. Это была борьба с лицемерием сложившегося мира, мира счастья и машин, отбрасывающего всё, что не укладывалось в его рамки. Готовясь повести свою армию войной на этот мир, Егор чувствовал свое мессианство — одно из любимых слов чиновника, которое он, как ему казалось, понимал.
Ольгу, как и всякого нового человека, первым делом отвели в подземелье, дали поесть, указали, где она может лечь, и показали отхожее место. Община жила своей жизнью: люди уходили и приходили, готовили еду, кто-то спал. Хрулёва пока не было, и всем заведовал его офицер, бывший половой из трактира.
Егор появился на следующий день и сразу, еще до того, как ему сообщили про «новенькую», заприметил Ольгу. Её исстрадавшееся лицо стало еще более красивым, Хрулёв подошел и укутал ее плечи одеялом.
— Зачем ты сюда пришла?
— Меня позвали, я и пришла, — просто ответила Ольга. — Мне некуда было больше идти. Но я могу уйти.
— Нет, оставайся. Меня зовут Егором.
— А я — Ольга.
Два дня Егор ухаживал за Ольгой. После пережитого она не разговаривала, только куталась в одеяло, сидела у огня, не выпуская из рук горячую кружку чаю, который, кажется, вовсе не пила. В отличие от большинства других обитателей подземелья, пережитые страсти никак не обезобразили её. Наоборот, она казалась наполненной какой-то святости, но не страдальческой, а тихой и спокойной. Как будто в темное помещение принесли лампу, и все сразу же стали подсаживаться к ней поближе, погреться в её лучах.
