***
25 апреля. Сегодня свернули лагерь. Большую часть работы, как всегда, взял на себя мальчишка. Он читает мои книги и задает вопросы, на которые мне трудно порой ответить.
***
26 апреля. Мальчишка погиб. Я похоронил его там, где его никогда не найдут, потому что, взглянув в его мертвые глаза, я понял, что мне противна мысль о незнакомцах, заглядывающих в чужие могилы. Вот как все случилось. Около полудня мы вели мулов по узкой тропе, бегущей вдоль южного обрыва ущелья. Ущелье обрывалось вниз метров на двести, а по его дну стремительно неслось глубокое течение, окаймленное красным песком и обломками скал. Я напомнил ему его слова, что мы все еще недостаточно продвинулись вверх по течению, чтобы надеяться отыскать здесь пещеру Свободного Народа, но он сказал, что в этих местах могут быть и другие пещеры, и продолжил лезть по скале. Я увидел, как он оступился. Он попытался ухватиться за край, затем вскрикнул и полетел в пропасть. Я стреножил мулов и по обратному пути пошел на поиски, в надежде, что в более спокойной воде ему удастся выплыть. Далеко вниз по течению я увидел дерево, растущее из скалы. Вода текла прямо у его подножия, и одним из вытянутых корней дерево поймало моего друга.
А сейчас позвольте признаться, я солгал. Даты на этой и предыдущей странице неверны. Сегодня первое июня. Долгое время я ничего не писал в этом блокноте, но сегодня решил вновь взяться за него и изложить все, что случилось. Как видите, с рукой все так же плохо. Не думаю, что она когда-нибудь станет прежней, хотя выглядит она вполне здоровой, а от укуса не осталось даже шрама. Мне трудно поднимать и держать в ней вещи.
Тело мертвого мальчика я спрятал в пещере на крутой скале у берега реки. Думаю, ему бы это понравилось, к тому же там его не достанет медведь-трупоед — он достаточно силен, чтобы двигать большие камни, но не умеет карабкаться, как человек. Я потратил три дня, чтобы найти пещеру, а тело погрузил на одного из мулов. Кошку я убил и оставил у ног мертвеца.
Как-то непривычно все это писать — не столько из-за руки, сколько потому, что мне не приходилось раньше записывать свои мысли. Конечно, я записывал интервью, описывал святые места, но никогда — свои мысли. Впрочем, в этом есть свое очарование, да и что еще делать, говорить-то мне теперь больше не с кем. Все равно этого никто никогда не прочтет.
Мы — я и два мула — продвигаемся куда медленней, чем прежде, когда мальчик был еще жив. Мы идем всего три-четыре часа по утрам, а среди холмов всегда есть ради чего сделать привал: красивейшие поляны с тенистыми деревьями и папоротниками или места, где можно поискать пещеры и глубокие заводи, полные рыбы. С тех пор, как он умер, я перестал убивать крупных животных — питаюсь только рыбой и мелкими зверьками, на которых расставляю силки, сплетенные из вычесанных хвостовых волос мулов. Несколько раз мои ловушки обчищали, но я не сержусь. Сдается мне, я знаю, кто эти воры.
